Этот процесс вошел в историю под названием «дела Тухачевского». Оно возникло за 11 месяцев до исполнения приговора в июле 1936 года. Тогда через чешских дипломатов Сталин получил данные о том, что среди руководства Красной армии зреет заговор во главе с заместителем наркома обороны Михаилом Тухачевским и что заговорщики находятся в контакте с ведущими генералами немецкого верховного командования и немецкой разведывательной службы. В подтверждение было передано досье, выкраденное из службы безопасности СС, в котором содержались документы особого управления «К» - закамуфлированной организации рейхсвера, занимавшейся вопросами производства оружия и боеприпасов, запрещенных Версальским договором. Досье содержало записи бесед между немецкими офицерами и представителями советского командования, включая протоколы переговоров с Тухачевским. С этих документов началась уголовное дело под условным названием «Заговор генерала Тургуева» (псевдоним Тухачевского, под которым он в начале 30-х годов прошлого века приезжал в Германию с официальной военной делегацией).
Сегодня в либеральной прессе достаточно широко распространена версия о том, что «глупый Сталин» стал жертвой провокации спецслужб фашистской Германии, подбросивших сфабрикованные документы о «заговоре в Красной Армии» с целью обезглавливания Советских Вооруженных Сил накануне войны.
Мне довелось ознакомиться с уголовным делом Тухачевского, но там подтверждений этой версии не нашлось. Начну с признаний самого Тухачевского. Первое письменное заявление маршала после ареста датировано 26 мая 1937 года. Он писал народному комиссару внутренних дел Ежову: «Будучи арестован 22-го мая, прибыв в Москву 24-го, впервые был допрошен 25-го и сегодня, 26 мая, заявляю, что признаю наличие антисоветского военно-троцкистского заговора и то, что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, ни одного факта и документа. Основание заговора относится к 1932 году. Участие в нем принимали: Фельдман, Алафузов, Примаков, Путна и др., о чем подробно покажу дополнительно». На допросе у наркома внутренних дел Тухачевский рассказывал: «Еще в 1928 году я был втянут Енукидзе в правую организацию. В 1934 году я лично связался с Бухариным; с немцами я установил шпионскую связь с 1925 года, когда ездил в Германию на учения и маневры... При поездке в 1936 году в Лондон Путна устроил мне свидание с Седовым (сын Л.Д.Троцкого. - С.Т.)...»
Есть в уголовном деле и ранее собранные на Тухачевского материалы, которым в свое время не был дан ход. Например, показания от 1922 года двух офицеров, служивших в прошлом в царской армии. Вдохновителем своей антисоветской деятельности они назвали... Тухачевского. Копии протоколов допросов были доложены Сталину, который направил их Орджоникидзе с такой многозначительной запиской: "Прошу ознакомиться. Поскольку это не исключено, то это возможно". Реакция Орджоникидзе неизвестна - он, видимо, не поверил клевете. Еще был случай: в Наркомат по военным и морским делам жаловался на Тухачевского секретарь парткома Западного военного округа (неправильное отношение к коммунистам, аморальное поведение). Но нарком М.Фрунзе наложил на информацию резолюцию: "Партия верила тов. Тухачевскому, верит и будет верить". Интересна выписка из показаний арестованного комбрига Медведева о том, что ему еще в 1931 году стало "известно" о существовании в центральных управлениях РККА контрреволюционной троцкистской организации. 13 мая 1937 года Ежов арестовал бывшего соратника Дзержинского А.Артузова, и тот показал, что в поступившей в 1931 году из Германии информации сообщалось о заговоре в Красной Армии под руководством некоего генерала Тургуева (псевдоним Тухачевского), бывавшего в Германии. Предшественник Ежова Ягода заявил тогда же: "Это несерьезный материал, сдайте его в архив".
После окончания Великой Отечественной войны стали известны фашистские документы с оценками «дела Тухачевского». Вот некоторые из них.
Интересна дневниковая запись Геббельса от 8 мая 1943 г.: "Шла конференция рейхсляйтеров и гауляйтеров... Фюрер вспомнил случай с Тухачевским и выразил мнение, что мы были полностью неправы, когда поверили, что таким способом Сталин уничтожит Красную Армию. Верным было обратное: Сталин избавился от оппозиции в Красной Армии и, таким образом, положил конец пораженчеству" .
В своем выступлении перед подчиненными в октябре 1943 г. рейхсфюрер СС Гиммлер заявил: «Когда в Москве шли большие показательные процессы, и были казнены бывший царский кадет, а впоследствии большевицкий генерал Тухачевский и другие генералы, все мы в Европе, включая и нас, членов партии и СС, придерживались мнения, что большевицкая система и Сталин здесь совершили одну из своих самых больших ошибок. Оценив так ситуацию, мы сами себя сильно обманули. Мы можем правдиво и уверенно заявить об этом. Я полагаю, что Россия не выдержала бы все эти два года войны - а сейчас она уже на третьем, - если бы сохранила бывших царских генералов».
16 сентября 1944 г. состоялась беседа между Гиммлером и генералом-изменником А.А.Власовым, во время которой Гиммлер спросил Власова о деле Тухачевского. Почему тот потерпел неудачу. Власов ответил:"Тухачевский совершил ту же самую ошибку, что и ваши люди 20 июля (покушение на Гитлера). Он не знал закон масс". Т.е. и один и второй заговор не отрицают.
В своих воспоминаниях крупный советский разведчик генерал-лейтенант Павел Судоплатов утверждает : «Миф о причастности немецкой разведки к расправе Сталина над Тухачевским был пущен впервые в 1939 г. перебежчиком В. Кривицким, бывшим офицером Разведупра Красной Армии, в книге "Я был агентом Сталина". При этом он ссылался на белого генерала Скоблина, видного агента ИНО НКВД в среде белой эмиграции. Скоблин, по словам Кривицкого, был двойником, работавшим на немецкую разведку. В действительности Скоблин двойником не был. Его агентурное дело полностью опровергает эту версию. Выдумку Кривицкого, ставшего в эмиграции психически неустойчивым человеком, позднее использовал Шелленберг в своих мемуарах, приписав себе заслугу в фальсификации дела Тухачевского».
Даже если бы Тухачевский оказался чистым перед Советской властью, в его уголовном деле я обнаружил такие документы, после ознакомления с которыми его расстрел кажется вполне заслуженным. Приведу некоторые из них.
В марте 1921 года Тухачевский был назначен командующим 7-й армией, направленной на подавление восстания гарнизона Кронштадта. Как известно, оно было потоплено в крови.
В 1921 году Советская Россия была охвачена антисоветскими восстаниями, крупнейшим из которых в Европейской России было крестьянское восстание в Тамбовской губернии. Расценивая Тамбовский мятеж как серьёзную опасность, Политбюро ЦК в начале мая 1921 г. назначило Тухачевского командующим войсками Тамбовского округа с задачей полностью подавить его в кратчайшие сроки. Согласно разработанному Тухачевским плану, восстание было в основном подавлено к концу июля 1921 года.
Из приказов Тухачевского
Расстрелянная армия. Зачем в 1937 году Сталину понадобился «заговор военных»
Фото: РИА Новости
Что было истинной причиной суда в 1937 году над участниками советско-германского секретного сотрудничества? Зачем Сталину понадобились беспрецедентные репрессии в армии, резко снизившие ее боеготовность накануне войны? Были ли документы, дискредитирующие командный состав Красной армии, заброшены в Москву из Берлина? Существовал ли в действительности заговор в Наркомате обороны и как Гитлер и Геббельс отреагировали на расстрел маршала Тухачевского? Об этом в лекции, состоявшейся в Культурном центре ЗИЛ при поддержке Политехнического музея и премии «Просветитель», рассказала доктор исторических наук, начальник историко-информационной службы Государственного Эрмитажа, автор книги «Заклятая дружба. Секретное сотрудничество СССР и Германии 1920-1930-х годов» Юлия Кантор. «Лента.ру» записала основные тезисы ее выступления.
Военный альянс Москвы и Берлина. Трагические события 1937 года были естественным порождением событий 1917 года, когда в России к власти насильственным образом пришла политическая сила, подменившая собой государство. В течение первых 20 лет советской власти постепенно формировалось государство нового типа, где идеология подменила собой мораль, а насилие — право.
После октябрьского переворота в 1917 году в России и поражения Германии в Первой мировой войне оба государства оказались париями в новой системе международных отношений, что и определило их военно-политическое сближение в начале 1920-х годов. Одним из первых дипломатических актов Советской России стал Рапалльский договор с Германией, заключенный в апреле 1922 года. По Версальскому мирному соглашению Германия не имела права иметь сильную армию (численность рейхсвера не могла превышать 100 тысяч человек) и развивать военную науку.
Как ни парадоксально, но в Красной армии к тому времени сложилась аналогичная ситуация: высококлассные военные кадры либо эмигрировали, либо погибли в Первой мировой и Гражданской войнах, а оставшимся военспецам из числа бывших царских офицеров большевики не доверяли. Все это обусловило дальнейшее секретное военно-техническое сотрудничество между обеими странами, при этом Германия сознательно нарушала свои обязательства по Версальскому миру.
В течение 1920-х — начала 1930-х годов на территории Советского Союза действовали три крупные советско-германские военные школы: летная в Липецке и танковая под Казанью, а также испытательный полигон отравляющих химических веществ под Саратовом. Вопреки распространенным у нас представлениям, это тесное сотрудничество, длившееся более 15 лет, принесло пользу не только Германии, но и СССР. За то время в Красной армии сформировалась небольшая, но высокопрофессиональная команда военных, в основном состоявшая из бывших царских офицеров. Именно на этих людей, имевших еще дореволюционное образование, участвовавших в Первой мировой и Гражданской войнах и отлично знающих иностранные языки, опиралась советская власть в контактах с германскими военными. Естественно, военное взаимодействие с немцами проходило под неусыпным контролем чекистов.
Фото: РИА Новости
Любопытно, что после прихода к власти в Германии Гитлера это сотрудничество не прекратилось. Оно приняло другие формы, перейдя из военной сферы в экономическую, — СССР закупал у Германии технологии и оборудование, поставляя взамен природные ресурсы и продовольствие. Если в Советском Союзе в 1937-1938 годах в армейской элите были уничтожены почти все имевшие отношение к советско-германским военно-техническим контактам, то в гитлеровской Германии в руководстве вермахта остались все военные профессионалы, прекрасно знакомые с Красной армией и ее спецификой. Это усугубило трагедию 1941 года.
Когда в 1935 году в СССР активно обсуждалась новая военная доктрина, в Москве были вынуждены сделать окончательный выбор относительно продолжения дальнейшего сотрудничества с нацистской Германией. Наиболее компетентные из советских военных руководителей понимали неизбежность скорого столкновения (причем в той самой коалиции, которая сложилась в годы Второй мировой войны) и поэтому доказывали необходимость скорейшего перевооружения Красной армии, в то время как так называемые «конники» вроде Ворошилова и Буденного этому всячески противились.
Известен случай, когда Сталин в 1935 году лично редактировал статью Тухачевского в «Правде». Вождь не только изменил заголовок с «Военных планов Гитлера» на «Военные планы Германии», но и убрал из текста все острые рассуждения автора об идеологии германского нацизма.
Ложный «немецкий след». Даже на фоне чудовищных репрессий советской власти в отношении крестьянства, интеллигенции, церкви и истребления партийной оппозиции дело о так называемом «военно-фашистском заговоре в РККА» стоит особняком. Уничтожение военной элиты — это прежде всего приговор государству: если высшие должностные лица армии были иностранными шпионами, то что это за государство? И наоборот, если обвинения против них были ложными и лучших советских военачальников сгубили по совсем другим соображениям, то встает тот же самый вопрос: что это за государство, где подобное возможно?
После XX съезда партии в 1956 году и реабилитации фигурантов дела о «заговоре военных» возникла потребность в понимании и объяснении мотивов Сталина, обезглавившего накануне войны все армейское руководство, а также разведку и контрразведку. Именно тогда получила широкое распространение ложная версия о том, что Сталина сознательно ввели в заблуждение немцы с помощью подброшенных через Чехословакию фальшивых документов, дискредитирующих советскую военную верхушку. Например, подобные намеки можно найти в мемуарах руководителя военной разведки Третьего рейха Вальтера Шелленберга.
Фото: РИА Новости
Но если такая фальшивка и была изготовлена, то она могла попасть в Москву не ранее весны 1937 года, когда большинство фигурантов дела о «военно-фашистском заговоре» уже были арестованы и давали показания (Тухачевского взяли под стражу в мае 1937 года последним из крупнейших военачальников).
Кровавые допросы на Лубянке. Я знакомилась в Центральном архиве ФСБ России с материалами этого 20-томного дела, по которым очень хорошо видно, как оно фабриковалось. Во-первых, там нет никаких доказательств вины его фигурантов (не говоря уже о вещественных), кроме их собственных «признательных» показаний. На листах бумаги с этими признаниями есть бурые пятна — кровь, что доказала судебно-медицинская экспертиза. Во-вторых, стиль свидетельствует о том, что показания написаны под диктовку следователей. В их текстах содержится множество фактических ошибок: рейхсвер путается с вермахтом, датой прихода Гитлера к власти в Германии почему-то называется 1932 год. Понятно, что Тухачевский и его товарищи по несчастью не могли допустить таких неточностей — вероятно, они подписывали допросные листы, не читая их.
Почерковедческая экспертиза, проведенная в МВД, показала, что эти тексты выполнены людьми, пребывающими в неадекватном, специфическом состоянии, рукой, находящейся в неестественном положении — иначе говоря, под мерами физического воздействия. Жен фигурантов дела о «военно-фашистском заговоре в РККА» затем отправили в лагеря и расстреляли в 1941 году, а дети впоследствии попали в детдома, а по достижении совершеннолетия — в лагеря.
Тухачевский признательные показания дал не сразу. На первом допросе он категорически отвергал все обвинения, маршал сломался только после «конвейера» — изобретенного в НКВД пыточного метода, когда человека безостановочно допрашивали в течение нескольких суток подряд, лишая его сна и пищи.
Анализ собственноручных показаний Тухачевского и сравнение их с ранее написанными им письмами, проведенные почерковедческой лабораторией экспертно-криминалистического центра ГУВД по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, выявили, что они были написаны либо после сильного физического воздействия, либо под влиянием психотропных препаратов.
Маршалу, например, вменялись связи с различными должностными лицами германской армии. Разумеется, Тухачевский в свое время действительно с ними контактировал, но исключительно в рамках своих служебных полномочий и под контролем советских спецслужб. Материалы российских федеральных архивов (РГВА и РГАСПИ) свидетельствуют о том, что Сталин не только внимательно следил за ходом следствия, но и давал указания следователям, а потом лично участвовал в формировании «общественного мнения» в военной среде.
В ходе пересмотра уголовного дела о «военно-фашистском заговоре в РККА» во второй половине 1950-х годов советские следователи получили возможность допросить бывших руководителей германских вооруженных сил, которые очень подробно рассказали, каким образом они контактировали с Тухачевским и другими советскими военачальниками.
В архивах ФРГ сохранились дневники и мемуары ключевых немецких участников советско-германского сотрудничества и дипломатов. Доказательств предательства советских военных, как и свидетельств фабрикации германскими спецслужбами документов, дискредитирующих советских военачальников в глазах Сталина, в военных архивах Германии и в архиве МИД ФРГ тоже не обнаружено. Напротив, в документах немецких военных рефреном звучит недоверие к истинным причинам процесса 1937 года и недоумение, почему Сталин «убрал» военную верхушку. Так что версия о «немецком следе» в «деле военных» не выдерживает критики.
Фото:
stalin.memo.ru
«Бойня в Москве». За следствием и судом очень внимательно следили в Германии. В дневниках Геббельса за этот период упоминается «бойня в Москве», учиненная «больным советским руководством». По его словам, Гитлер, узнав о «военно-фашистском заговоре» в Красной армии, «смеялся до слез» и сказал напоследок, что теперь «мы должны быть готовы». Сохранившиеся в архивах документы вермахта лета 1937 года недвусмысленно отражают восторг немецких генералов, полагавших, что отныне с Советским Союзом и Красной армией можно не считаться как с военной силой.
Вот что писал германский военный журнал через две недели после расстрела Тухачевского: «Начиная с 1929 года Красная армия под руководством Тухачевского окончательно осуществила переход к реорганизации по западноевропейскому образцу (…) Исчезли с высоких постов все герои гражданской войны и прочие невежды, которых заменили высококлассные специалисты (…) После приказа Сталина о расстреле восьми лучших командиров Красной армии высшие посты военного командования опять заняты надежными героями Гражданской войны и невеждами, а военная квалификация принесена в жертву безопасности советской системы».
Гибелью Тухачевского и других военачальников «чистки» в Красной армии не ограничились. Если в 1937 году репрессии коснулись в основном высшего командного состава, то в 1938-м сталинский террор затронул порядка 40 тысяч военнослужащих различных воинских званий во всех военных округах. Армия была не просто обезглавлена, но и деморализована. В военной среде сложился чудовищный психологический климат: во втором квартале 1937 года резко увеличилось количество самоубийств (в ЛВО — на 27 процентов, в БВО — на 40 процентов, в КВО — на 50 процентов, на Черноморском флоте — на 200 процентов).
Военные перестали понимать, кому теперь можно доверять, если твой непосредственный командир и воинский начальник может запросто оказаться врагом и шпионом. Вот что говорит беспристрастная статистика: за 1937-1938 годы были сменены все (кроме Буденного) командующие войсками округов, а также все их заместители и начальники штабов округов, 88 процентов командиров корпусов, 98 процентов командиров дивизии и бригад, 79 процентов командиров полков, 87 процентов командиров батальонов и дивизионов, 100 процентов состава облвоенкомов.
На сборах командиров полков, проведенных летом 1940 года, из 225 человек лишь 25 были выпускниками военных училищ, остальные 200 окончили курсы младших лейтенантов. По подсчетам современных историков, потери в руководящем составе Красной армии за 1937-1939 годы намного превышали его потери за годы Великой Отечественной войны.
«План поражения». Фигурантов дела о «заговоре военных» расстреляли через 40 минут после окончания суда в ночь на 12 июня 1937 года. За сутки до гибели маршал Тухачевский составил «План поражения» (так его назвали следователи) и адресовал его лично Сталину. В этом документе он дал подробный и, как показали последующие события, очень точный прогноз развития военно-политической ситуации в Европе в ближайшие годы и направления возможного удара Германии против СССР в будущей войне. Сталин обратит на него внимание лишь в июне 1941 года — в самые первые страшные дни Великой Отечественной войны.
После расстрела Тухачевского и его соратников были свернуты инициированные ими исследования по развитию военной техники и новых видов вооружений. В ГУЛАГ отправили Туполева и Королева, в Ленинграде закрыли Реактивный институт, занимающийся производством реактивных двигателей. Именно по этой причине знаменитая система залпового огня БМ-13, более известная под названием «Катюша», поступила в войска не в 1939 году, а только летом 1941-го.
Какой же логикой руководствовался Сталин, уничтожая в 1937 году военную элиту Советского Союза? Вся власть была сосредоточена в руках вождя, который считал потенциально опасным любого, кто думал свободно и самостоятельно (насколько это вообще было возможно в тогдашнем СССР). Тем более если это люди, умеющие профессионально пользоваться оружием.
Тухачевский и другие фигуранты дела о «заговоре военных» были опасны тем, что иногда позволяли себе высказывать критические замечания — например, о состоянии дел в армии, оборонной промышленности и внешней политике. Увы, порочная традиция объявлять врагами и предателями людей, думающих не так, как «надо», пережила не только Сталина, но и Советский Союз.
За 10 дней до суда над Тухачевским и его подельниками, 2 июня 1937 года, Сталин выступает на расширенном заседании Военного совета, имея в руках материалы следствия. Он называет 13 человек – руководителей заговора. Это Троцкий, Рыков, Бухарин, Енукидзе, Карахан, Рудзутак, Ягода, Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Гамарник. Он говорил: «Если бы вы прочитали план, как они хотели захватить Кремль… Начали с малого – с идеологической группки, а потом шли дальше. Вели разговоры такие: вот, ребята, дело какое. ГПУ у нас в руках, Ягода в руках… Кремль у нас в руках, так как Петерсон с нами. Московский округ, Корк и Горбачёв тоже с нами. Все у нас. Либо сейчас выдвинуться, либо завтра, когда придем к власти, остаться на бобах. И многие слабые, нестойкие люди думали, что это дело реальное, черт побери, оно будто бы даже выгодное. Этак прозеваешь, за это время арестуют правительство, захватят Московский гарнизон и всякая такая штука – и ты окажешься на мели». Сталин политик. Он говорит осторожно, адаптируя свое выступление так, чтобы его поняли как надо. Но что он имел в виду?
Еще в 1925 году на квартире у старшего брата Куйбышева собрались военные. Был Фрунзе. Был Тухачевский. И к ним туда запросто заглянул Сталин. Тухачевский, которому было тогда 32 года, задавал тон общей беседе, напирая на то, что сотрудничество с немцами – дело опасное. Сталин, решивший поддержать разговор, спросил: «А что плохого, что немцы к нам ездят? Ведь наши тоже ездят туда». На что Тухачевский холодно бросил: «Вы человек штатский. Вам это понять трудно». Старший Куйбышев поспешил перевести разговор на другое.
Нетрудно увидеть, что вчерашний юнкер Александровского училища вел себя в присутствии двух выдающихся революционеров и государственных деятелей, мягко говоря, некорректно и невоспитанно. Ясно также, что это делалось преднамеренно, и ясно, для чьего одобрения. Портреты председателя Реввоенсовета Л.Д.Троцкого тогда еще висели в помещении штабов и управлений всех степеней. Карьера Тухачевского не пострадала. Он стал со временем самым молодым маршалом. Но ему этого было мало, и он этого скрыть не мог. Мнение о Тухачевском как о беспринципном карьеристе было всеобщим как в стране, так и в эмиграции.
Первым сделал Тухачевского «заговорщиком» Дзержинский. Знаменитая игра с эмиграцией – операция «Трест» – отвела Тухачевскому роль главного руководителя военным заговором. Эта легенда всеми была воспринята как вполне правдоподобная. Ему это, видимо, нравилось. Молодой маршал был легкомысленным. Он с удовольствием исполнял роль красавца и героя-любовника, не обращая внимания на то, что среди его фавориток агентов НКВД было «пруд пруди».
Он не кончал Академии Генштаба, что не укладывается в голове любого серьезного человека, рассматривающего его как крупного военачальника, но писал много статей о военной стратегии в эпоху революции – сам учил всех остальных теории военного искусства, хотя до своего головокружительного взлета не командовал даже ротой. Еще он увлекался музыкой и собственноручно изготовлял скрипки. Короче говоря, это была выдающаяся личность. По крайней мере эта личность была у всех на устах. Сталин такими людьми не швырялся, но, разумеется, слепо доверять ему он не мог. Тем более что на молодого военачальника уже с начала 30-х годов было множество показаний о его неблагонадежности. Увидеть, что это «чужой среди своих», таким людям, как Сталин, Ворошилов, Буденный, Киров, Молотов, Каганович, было очень легко.
Но был среди этой команды у Тухачевского и друг. Это душа-человек Серго Орджоникидзе. Тухачевский умел найти ключики к простому сердцу. Тухачевский даже предлагал сделать Орджоникидзе военным наркомом вместо Ворошилова. Вот такая непосредственность выдающейся личности. Ясно одно: задолго до упомянутого выступления на расширенном заседании Военного совета Сталину неоднократно приходилось задумываться: кто вы, мой самый молодой маршал?
Но к Тухачевскому приглядывался не один Сталин. В 1927 году в политической борьбе были разгромлены троцкисты, которые считали, что Сталин неправильно руководит пар-тией и страной (много бюрократизма и мало демократизма). Говоря проще, им не нравились диктаторские методы руководства Сталина, т.е. их собственные методы, примененные к ним самим.
В 1929 году в лагерь разгромленных противников генеральной линии переместилась группа Бухарина и его сторонников. У них были свои весомые аргументы. Сталин, мол, отказался от ленинского курса на НЭП и взял на вооружение «троцкистскую политику военно-феодальной эксплуатации крестьянства и беспрецедентных темпов индустриализации». За этим последовала коллективизация с ее ужасами, которую многим военным – выходцам из крестьян – понять и принять было трудно.
Сопротивление крестьянства было неорганизованным, стихийным, а выступления разрозненными. Эмиграция попыталась взять организацию крестьянских выступлений на себя и возобновить Гражданскую войну. Руководитель российского общевойскового союза (РОВС) генерал Кутепов дал поручение группе штабных офицеров разработать план организации вооруженной борьбы на территории СССР к весне 1930 года. Планировалось забросить из-за границы 50 специально подготовленных офицеров для руководства военными действиями. Иностранный отдел ОГПУ организовал в январе 1930 года похищение Кутепова. Агентура РОВС внутри страны была искоренена. Одновременно была проведена операция «Весна», суть которой заключалась в чистке офицеров и генералов царской армии, находящихся на службе в РККА.
И внутри партии были выступления недовольных сталинской политикой (Рютин, Сырцов, Ломинадзе). Хотя эти люди выступали открыто и держались принципиально, трудно исключить, что в их поведении были и честолюбивые мотивы. Но главное заключалось в том, что партия уже приняла свои решения на пленумах и съездах, и они совершали определенное политическое преступление, навязывая повторную дискуссию. А это было запрещено решением Х съезда. Было множество и таких, которые не высказывались открыто.
Недовольным было трудно и почти невозможно представить, что Сталин сможет проводить независимую внешнюю политику в таком грозном окружении, что он сможет создать могущественные вооруженные силы своего времени и, вступив в схватку с самой мощной сухопутной армией мира, опирающейся на ресурсы практически всей континентальной Европы, выстоит и победит.
То была самая таинственная минута в жизни нации. Романтики коммунизма, теоретики марксизма, полководцы, овеянные славой побед в Гражданской войне, вся большевистская элита оказывала сопротивление этому не похожему на них вождю. Они ведь понимали, что в сравнении с битвой гигантов мировой войны их война была доблестной, но несколько упрощенной, и даже утрированной, с дефицитами боеприпасов и продовольствия, с неустойчивыми и подвижными линиями фронтов, с дезорганизованными тылами и отсутствующими резервами. Они помнили, как при подготовке польского похода умный штабист Лебедев их предупреждал: «Европа нам насыплет». Без Ленина они переставали быть настоящими «ленинцами», теряли главные компоненты своих достоинств революционеров и становились самими собой («реалистами» и скептиками). Оказавшись вне поля ленинского интеллекта и задумываясь своим умом, они уже не верили в возможность для России превращения в современную военную державу, а следовательно, в возможность для нее самостоятельной политики и самостоятельной судьбы.
А он, бывший уже тогда на фронтах Гражданской войны «непревзойденным мастером», как заметит впоследствии Черчилль, «находить выход из безвыходных положений», нет, не верил, а знал, где проложить единственный путь возрождения России, и вел народ, который шел за ним, чуждый умникам, его ненавидящим. И народ понимал, что именно Сталин, как полагалось коммунисту, несет свой крест во имя его интересов и не перед чем, как и полагалось революционеру, в той «борьбе роковой» не остановится. Народ и сейчас понимает: как только начинается очередная блудливая кампания против Ленина или Сталина – это значит, что готовится очередной обман и ограбление, очередной виток разрушения России.
Примерно в то время, в начале 30-х годов, оригинальный автор – национал-большевик Дмитриевский бежал за границу и там опубликовал книгу «Сталин – предтеча национальной революции», в которой пишет: «Кажется невероятным, но это факт: карикатурное представление о Сталине за границей создалось, главным образом, под влиянием разных дипломатических и торговых представителей Советской власти. Иностранцы, люди дела, понимающие значение сильной личности в истории, часто спрашивали их в интимных разговорах: скажите, что такое Сталин? И обычно получали в ответ: Сталин? Грязный, грубый беспринципный делец, рассеявший весь цвет интеллигенции нашей партии и опирающийся на таких же темных и грязных людей, как он сам… Рано или поздно жизнь приходит со своими аргументами – на смену легенде создает реальное представление о людях и вещах. Сталина, как и людей, сейчас его окружающих, надо знать такими, как они есть, со всеми их недостатками, но и со всей их силой. Ибо только так можно объяснить историю нашего настоящего и только так можно ориентироваться на сложных путях будущего… Путь, казавшийся в России вначале путем абстрактной международной пролетарской революции, оказался в конце концов революцией русской: имеющей, правда, как всякая великая революция, мировые задачи и мировое влияние, но в основе своей являющейся национальной. И люди, которые в начале искренне считали себя только коммунистами, стали сейчас национал-коммунистами, а многие из них стоят уже на пороге чистого русского национализма.
Истекший год принес много изменений в самой России, и в частности в ее правящих ныне слоях. Год назад у верхушки власти все кишело червями термидорианского перерождения, людьми «болота». Казалось: они господа положения, они ведут. Они оказались сейчас в подавляющем большинстве выброшенными за борт самим Сталиным. Наверх поднимаются все в большем количестве люди народа. Они несут с собой наверх большой у одних еще неосознанный, у других уже осознанный национализм. Национализмом является окончательно победившая там идея «социализма в одной стране». Национализм – «индустриализация». Национализм – все чаще звучащее утверждение: у нас есть свое отечество, и мы будем его защищать. Национализм – все чаще появляющееся именно там сравнение нашей эпохи с эпохой Петра Великого, что, безусловно, верно, с той только разницей, что масштабы нашей эпохи больше, и в деле революционного преобразования России принимают участие гораздо более широкие, чем тогда, народные слои».
Эта книга была впервые издана в 1931 году в Берлине. Автор, хоть и защищает Сталина, но имеет свои убеждения, которых Сталин официально не разделяет, но, как утверждает Дмитриевский, на деле реализует, по той простой причине, что революции движутся народными массами, а вожди только улавливают вектор этих устремлений. Анализ Дмитриевского, который хорошо знал вождей революции лично, который являлся живым свидетелем той революции, показывает социальную расстановку сил в разыгравшейся борьбе. Легко увидеть, что по мере того, как революция принимала народный характер (Дмитриевский в силу своего специфического мировоззрения понимает это как национализм), все очевиднее вчерашние революционеры превращались в антинародных контрреволюционеров, как это было с жирондистами, «болотом», термидорианцами французской революции. В этом водовороте событий Сталин и его соратники становились на вершине политических схваток все более одинокими, как в свое время Робеспьер, которому Сен-Жюст подсказывал, что руководить дальнейшим развитием народной революции можно, только установив личную диктатуру.
Робеспьеру установить диктатуру помешали демократические предрассудки. Эта роль досталась Наполеону Бонапарту, который любил повторять: «Я вышел из недр народа. Я вам не какой-нибудь Людовик XVI». Сталин мог утверждать то же самое и с большим основанием. Нашим современникам легко уловить контрреволюционный дух сил, противостоящих Сталину, т.к. он неизменно возрождался – сначала на апрельском пленуме 1953 года в антисталинском выступлении Берии, которое готовил Поспелов, затем в докладе Хрущёва на ХХ съезде, который готовил тот же Поспелов и который насыщен аргументами и фактами, взятыми из зарубежной прессы, не имеющими под собой никакой основы и насквозь лживыми.
И совсем недавно, когда на волне «реформ» Горбачёва и Ельцина на голову нашего неподготовленного читателя вылился пол-ный ушат давно разоблаченных фальшивок, имевших в разное время хождение опять-таки на Западе, мы в полной мере погрузились в эту атмосферу контрреволюционной злобы и ненависти. В этот последний раз контрреволюция удалась, и ее цели, главная из которых – расчленение нашей страны в интересах чуждых нам геополитических сил, осуществились. А тогда был еще жив дух русской, первой в истории социалистической революции, направленной против поползновений меньшинства эксплуатировать большинство.
Находясь постоянно на подпольной работе в России и часто оказываясь в заключении, неприхотливый и почти нищий Сталин должен был пользоваться сочувствием простых русских людей, неизменно добрых к отверженным. С представителями элиты пар-тии у угловатого, говорящего с сильным грузинским акцентом, но проницательного и властного Сталина отношения всегда складывались тяжело, и он привык к неприязни этой среды, мало обращая на нее внимания. Но в этой атмосфере вражды и недоброжелательности один за другим погибают очень близкие ему люди: Надежда Алилуева – в 1932 году, Сергей Миронович Киров – в 1934 году, Серго Орджоникидзе – в 1936-м.
Сталин корил себя, что поздно спохватился (надо было обратить внимание на всепроникающий смрад контрреволюции «еще четыре года назад»).
Он не поверил в единоличную вину Николаева в убийстве Кирова. И Сталин понимал, что все надо взять в свои руки. Уже в феврале 1935 года Н.И.Ежов становится секретарем ЦК, а затем председателем КПК и начинает плотно курировать НКВД. Хотя Ягоде это понравиться не могло, отношение к нему лично было предельно корректным и доброжелательным. Первым, на кого обрушился Ежов, был Енукидзе, обвиненный – и, скорее всего, вполне справедливо – в моральном разложении. Говорили, будто именно Енукидзе был прототипом персонажа булгаковского произведения «Мастер и Маргарита», который требовал разоблачений и получил их в свой адрес. Сцена закончилась фривольной песенкой: «Его превосходительство любил домашних птиц и брал под покровительство хорошеньких девиц». Но дело было не только в моральном разложении Енукидзе. В ведении Енукидзе находилась охрана Кремля и служба того самого Петерсона, о котором Сталин говорил в своем выступлении на расширенном заседании Военного совета 2 июня 1937 года.
Зиновьев показал на следствии, что решение троцкистско-зиновьевского блока об убийстве Сталина было принято по настоянию троцкистов Смирнова, Мрачковского и Тер-Ваганяна, и у них имелась прямая директива на это от Троцкого. Участник троцкистско-зиновьевского блока Е.А.Драйцер признал, что такую директиву от Троцкого и он получил в 1934 году.
Подготовка к дворцовому перевороту происходила и в ведомстве Ягоды. Его замом Аграновым, начальником правительственной охраны Паукером, его замом Воловичем и капитаном Гинцелем в начале 1936 года была сформирована рота боевиков якобы для захвата Кремля и ареста Сталина.
Ходили слухи о государственном перевороте, намеченном на 1 мая 1936 года.
В марте 1935 года Енукидзе был освобожден от обязанностей секретаря ЦИК СССР, а в июне был выведен из состава ЦК ВКП(б) и исключен из партии.
Летом 1936 года были арестованы комдив Шмидт, зам. командующего Ленинградским ВО комкор Примаков (жена Примакова Лиля Брик была агентом НКВД и в отличие от других жен никогда не преследовалась), военный атташе в Великобритании комкор Путна. Все они были троцкистами.
В августе 1936-го года процесс над Зиновьевым, Каменевым, троцкистами Смирновым, Мрачковским, Тер-Ваганяном закончился смертными приговорами. Вышинский тут же сообщил о расследовании в отношении Томского, Рыкова, Бухарина, Угланова, Радека, Пятакова, Сокольникова и Серебрякова.
26 сентября 1936 года Ежов заменил Ягоду на посту руководителя НКВД.
18 февраля 1937 года покончил с собой С.Орджоникидзе. Был ли он причастен к заговору, не выяснено. Во всяком случае, за несколько дней до самоубийства Орджоникидзе в его квартире был произведен обыск. Два других видных члена команды Сталина Бубнов и Рудзутак тоже попали в число репрессированных. У следствия были материалы на Мерецкова (начальника штаба у Уборевича) и, более того, на Буденного и Тимошенко, но этих троих не тронули. Думается, они просто сами сообщили Сталину о заговоре. А Дыбенко, которого Коллонтай склоняла поступить так же, как Буденный и Тимошенко, такую возможность не использовал. Коллонтай даже организовала встречу на квартире Сталина, где они втроем вспоминали прошлое, пели украинские песни, но Дыбенко отмолчался. Прощаясь, Сталин усмехнулся: «Скажи-ка, Дыбенко, почему ты разошелся с Коллонтай? Очень большую глупость ты сделал, Дыбенко». Дыбенко, видимо, понял его буквально и не задумался, зачем его пригласили в гости (не песни же петь).
Умная Коллонтай не спасла близкого человека, хотя, конечно, поняла, какую именно «глупость» сделал Дыбенко. Не спасла она и другого Александра (Саньку) Шляпникова. Даже не пыталась. А Давида Канделаки – обаятельного, дружески к ней относившегося торгпреда в Швеции, а затем в Германии, она, скорее всего, сама погубила…Сталин спасал нашу Родину и жертвовал людьми порою, даже если этих людей приходилось с кровью вырывать из своего сердца. На кону была судьба страны… Это был знаменитый сталинский террор, но бессудных расстрелов не было. По приговорам троек были расстреляны сотни тысяч человек. Их главная вина была в том, что их политическая активность могла препятствовать морально-политическому единству страны перед смертельной схваткой. Кто из нас возьмется спасать Родину такими средствами? Кто из нас сумел бы тогда спасти ее любыми мыслимыми способами и победить? То было другое время, время гигантов.
Такие войны, как Первая и Вторая мировая, сами по себе безмерные преступления, и историческая вина лежит на тех, кто их готовит и развязывает. В последнем случае вина лежит на преступной политике Чемберлена и Гитлера. И все попытки возложить вину на руководство нашей страной есть циничная ложь.
Другой вид исторических преступлений – это эксплуатация большинства ради баснословного обогащения и развращения меньшинства, что неизбежно ведет к социальным катастрофам и революциям. Без учета этих главных моментов история превращается в запутанный клубок, в котором прав тот, в чьих руках СМИ, у кого крепче глотка. Ежовские чистки в НКВД были завершены в марте 1937 года. 3 апреля Ягода был арестован. Были арестованы Агранов, Паукер, Волович, Гинцель и др. Иные из сотрудников Ягоды покончили с собой. В мае начались аресты среди высшего комсостава. Были арестованы: командующий Приволжским ВО маршал М.Н.Тухачевский, начальник Управления кадров Красной Армии Б.М.Фельдман, председатель совета Осоавиахима Р.П.Эйдеман, начальник военной академии им. Фрунзе А.И.Корк, командующий Белорусским ВО И.П.Уборевич, командующий Ленинградским ВО И.Э.Якир. Начальник политического управления Красной Армии Я.Б.Гамарник покончил с собой. Сразу после ареста Тухачевского Вальтер Кривицкий (руководитель военной разведки в Европе, близко связанный с Троцким и Тухачевским) покинул СССР. Вскоре он перебежал на Запад.
Аресты верхушки военного командования происходили с 19 по 31 мая 1937 года. 11 июня был вынесен приговор. Подследственные давали признательные показания с первых допросов. Есть множество свидетельств о применении физического воздействия к подследственным того страшного времени. Но это вряд ли относится к тому молниеносному следствию, через которое прошли Тухачевский и его товарищи. Скорее всего, они давали показания в шоке, под воздействием сильного страха. Так Фельдман в запис-ке следователю Ушакову даже благодарит за печенье, фрукты и папиросы, которые получил. С избиениями это плохо вяжется. Материалы того следствия сейчас опубликованы, и при всей их противоречивости они создают цельную картину, которая выглядит следующим образом.
Все они признаются в участии в заговоре, и все признают руководителем заговора, начало которого относят на 1931–1932 гг., Тухачевского. Ближайшими соратниками Тухачевского являлись Гамарник, Уборевич, Фельдман и Корк.
Хотя Примаков и Путна были троцкистами, и следствие усиленно выявляло связь с Троцким, заговор выглядит ориентированным на правых. С правыми были связаны Ягода и тот же Енукидзе. Доводы Бухарина, Рыкова, Томского были близки основной массе военных. План захвата Кремля готовился с 1934 г. и намечался на 1936 г., «когда Гитлером будет завершена подготовка к войне». Главную роль здесь играли: М.Н.Тухачевский, Ю.Э.Якир, И.П.Уборевич, Я.Б.Гамарник, Н.Г.Егоров (командир училища кремлевских курсантов, находящегося на территории Кремля), Б.С.Горбачёв (замначальника московского гарнизона), А.Енукидзе, Р.А.Петерсон (комендант Кремля до 1935 г.), Паукер, Бубнов. Есть признания Тухачевского, что в организацию правых он был вовлечен еще в 1928 г. Енукидзе и с 1934 г. был лично связан с Бухариным, Ягодой, Караханом и др. За день до этого, 27 мая 1937 года, он признавался, что связь с правыми поддерживалась через Горбачёва и Петерсона, которые были связаны с Енукидзе, Ягодой, Бухариным и Рыковым. Корк утверждал на следствии: «Я с Тухачевским еще в 1931 году вел разговор в отношении переворота в Кремле, Тухачевский мне заявил, что то, о чем я первоначально узнал от Енукидзе в июне 1931 года, т.е. о том, что правыми намечен контрреволюционный переворот в Кремле, опираясь на школу ВЦИК, что в это дело втянуты Петерсон, Горбачёв и Егоров, – Тухачевский мне подтвердил, что мы должны предусмотреть как первый шаг в конечном плане наших действий, – это переворот в Кремле». Тухачевский эти показания Корка отрицал, но как? Он заявил, что о подготовке «дворцового переворота» он узнал в 1934 году, и не от Корка, а от Горбачёва.
Уборевич утверждал, что так называемые заговорщицкие сборища у Тухачевского были просто посиделками с женами за чашкой чая. Он в то же время подтвердил, что антисоветские настроения у группы лиц, формирующихся вокруг Тухачевского, постоянно росли. Уборевич утверждал, что решающий разговор возник у него с Тухачевским в 1935 г. Тогда Тухачевский заявил, что на троцкистов и правых надо смотреть как на попутчиков, а в действительности он думает о своей личной диктатуре.
Так называемые заговорщики действовали крайне неряшливо и неорганизованно. Заговор их больше похож на чесание языками в кругу амбициозных, недовольных, но недостаточно искушенных для такого дела людей. Свою тоску по «свержению Сталина» наши «заговорщики» готовы были изливать перед всеми, кто готов был их слушать: перед офицерами рейхсвера, которые не оставались в долгу, поскольку сами думали о заговоре против Гитлера, перед женами и любовницами.
Сталину вся эта болтовня разгромленной оппозиции и политиканствующих военных была хорошо известна. Версия Шелленберга о том, что они с Гейдрихом с одобрения Гитлера передали (даже продали) через Бенеша информацию о заговоре Сталину, отрицалась компетентными людьми в Германии (Шпальке) и у нас (Судоплатовым). Есть мнение, что и сами мемуары Шелленберга – это одна из многих фальшивок Интеллидженс сервис, которые эта служба Британии постоянно практикует в качестве идеологических инструментов своей политики. Шелленберг мемуары написать не успел. Их написали за него уже после его смерти.
Наше представление о происходящем тогда подтверждается и самим ходом тех событий.
После развенчания незадачливого Енукидзе, замены Петерсона и установления контроля над Ягодой со стороны КПК обсуж-дения плана государственного переворота на время прекратились. Руководители заговора, уверенные, что СССР в военном отношении Германии противостоять не сможет, решили подождать начала войны. Тухачевский, по словам Уборевича, выдвинул в 1935 году новый вариант государственного переворота в виде военного мятежа, когда начнутся военные действия. Но после процесса над «параллельным центром» в январе 1937 г. Тухачевский начал торопить с государственным переворотом, заподозрив, и, видимо, не без основания, что Сталину все известно.
По версии А.Орлова (руководителя военной разведки в Испании, перебежавшего на запад), как ее излагает наиболее объективный исследователь этой истории Ю.В.Емельянов, события развивались следующим образом.
Некий работник НКВД Штейн якобы обнаруживает в архивах документы о связи Сталина с царской охранкой и отвозит их в Киев, где показывает главе НКВД Украины Балицкому, который знакомит с ними Якира и Косиора. В курсе дела зам. Балицкого Кацнельсон, который, будучи двоюродным братом Орлова, информирует его об этом деле в феврале 1937 года. Тем временем Якир ставит в известность Тухачевского, Гамарника и других участников заговора. Возникает план: убедить под каким-нибудь предлогом Ворошилова устроить конференцию по военным проблемам и собрать таким образом в Москве всех заговорщиков, объявить Сталина провокатором и арестовать. Но они опять начали тянуть и позволили Ежову в марте–апреле завершить чистки в НКВД. Оставался последний шанс 1 мая 1937 года…
Мог ли Сталин обойтись без кровопролитий? Думается, что мог. У него была возможность не дать заговорщикам совершить преступление. Он мог преследовать виновных и в уголовном порядке, и в порядке партийной дисциплины и не допустить развития событий до смертельно опасной черты.
Но стиль политики Сталина как раз в том и заключался, что он редко нападал первым, но готовился к стремительному и беспощадному контрнаступлению. Этот террор ему был необходим для установления своей беспрекословной диктатуры перед неизбежной военной схваткой.
Можно ли это ставить в упрек Сталину? При том положении вещей, конечно нет. В таких войнах, как наша Великая Отечественная или римская война с Ганнибалом, диктатура является оптимальной формой организации тотальной войны. Одно только надо иметь в виду: длительная диктатура отрицательно воздействует на общество и может иметь гибельные последствия. Наличие конструктивной оппозиции, равновесие политических и социальных сил есть необходимое условие стабильного и мирного развития.
Была ли та оппозиция конструктивной? Конечно нет. «Политические отбросы» в виде разгромленных левых и правых и политические дилетанты в виде военной клики, сформировавшейся вокруг барствующего Тухачевского, который надеялся избавиться после переворота от политических попутчиков, установить личную диктатуру, были скверной, если не гибельной альтернативой самоотверженному сталинскому руководству. Это руководство «для России было величайшим счастьем». Так оценил руководство Сталиным войной искушенный политик Черчилль. И если западная пресса подняла свой обычный шум по поводу «фальсификации процессов» и «невиновности обвиняемых», то трезвые политики на Западе эту точку зрения не разделяли. Соратник Рузвельта в области внешней политики Джозеф Девис назвал их «пятой колонной», высказав удовлетворение, что от них удалось избавиться до начала войны.
Так был ли все-таки заговор военных, связанный с троцкистами и правыми? Нынешняя официальная версия, изображающая осуж-денных честными и непорочными людьми, выглядит в свете того, что теперь стало известно, абсурдом, причем абсурдом, построенным на стремлении применить подходы современной юстиции, давшей полную свободу рук коррупции и криминалу, для критики революционной юстиции того сурового времени. Вся эта аргументация сводится к осуждению «сталинских репрессий», которые мотивируются «кровожадностью тирана». Это старо и неубедительно. Так готовилось общественное мнение и промывались мозги нашим людям десятки лет подряд.
Сейчас у Сталина появилось множество защитников. Можно сказать, что начался новый виток культа личности Сталина снизу. Многие авторы изображают Сталина защитником русского народа от еврейского засилья, спасителем русских национальных ценностей. Это упрощение. Роль Сталина нельзя сводить к русскому национализму. По глубине постановок политика Ленина и Сталина была политикой не ХIХ, как это понимается иногда патриотической интеллигенцией, а политикой ХХI века. Патриотизм, который прививался нации этой политикой, был много шире национализма и исключал шовинизм, как фактор унижающий нацию, но не возвышающий ее. Шовинизм присущ побитой и озлобленной нации. Он не подходит русской нации, которую легко представить обманутой, но невозможно представить побитой. Это была тщательно подобранная, тонкая, но сверхэффективная политика реализации национальной гордости. Именно в этот период произошла ассимиляция всех народов России с русским народом и превращение русского языка в язык, несущий общую культуру и формирующий единую национальную среду. Нация превращалась в монолит.
А в споре о Сталине позиция защиты выражена наиболее объективно писателями В.В.Карповым, Ю.В.Емельяновым, Ф.И.Чуевым. Они убедительно доказывают, что заговор имел место, но недостаточно убедительны в оценке репрессий. Факт репрессий и эксцессов, имевших место при их осуществлении, всегда смущает защитников Ленина, Сталина, Советской власти. Так были или не были массовые репрессии? Конечно, были. Были ли процессы 30-х годов актами правосудия? Конечно, не были. Это был единый и беспощадный революционный процесс во имя социальной справедливости, во имя установления личной диктатуры Сталина как безальтернативного политического решения ради спасения нашего народа и нашей страны от смертельно опасных угроз внешнеполитического и внутриполитического характера.
Есть известное веками правило, сформулированное Макиавелли: если элита противостоит народу, ее надо устранить и заменить элитой, преданной народу. А это есть не что иное, как политическая революция сверху. Если же устраняется элита, преданная народу в интересах элиты, противостоящей народу, то это есть политическая контрреволюция. Принимая такую логику, мы можем утверждать, что деградация правящей верхушки СССР, ее сползание на позиции противостояния народу было процессом тлеющей контрреволюции. А государственный переворот и сокрушение СССР Горбачёвым и Ельциным было актом типичной контрреволюции, направленной на порабощение собственного народа и беспрецедентное предательство национальных интересов.
Часто говорят, что, устранив военную элиту перед войной, Сталин существенно ослабил страну в военном отношении. Опыт войны этого не подтверждает. Гитлер после ряда поражений, понесенных от Красной Армии, сокрушался, что не совершил в армии чистку, аналогичную сталинской. Думается, что это он от безысходности. С утратой преемственности с рейхсвером, его традициями и духом, вермахт, оказавшийся в руках такого импровизатора и дилетанта, как Гитлер, вряд ли выиграл бы. В сущности, зверства, которые творил вермахт под руководством Гитлера, привели к гибели прославленной военной традиции и профессиональной гордости германской армии. Но Красная Армия военного времени, создателем которой был Сталин, безусловно, выиграла под его непререкаемым руководством.
Несостоятельные попытки приписать эту заслугу Жукову сейчас, когда многое о Жукове стало известно, выглядят нелепо, как нелепыми являются утверждения, что создание нашего ядерного и термоядерного оружия было заслугой Берии. И тот, и другой были, грубо говоря, талантливыми погоняльщиками. За что бы ни брался Сталин, чем бы он ни начинал заниматься вплотную, везде достигался потрясающий успех. Смена правящей элиты в результате «сталинских репрессий» была вершиной всех успехов. «На смену старым кадрам, – пишет Ю.В.Емельянов, – приходили руководители, которые, как правило, вступили в партию после 1917 года, зачастую во время «ленинского призыва». В отличие от старых кадров многие получили высшее образование, как правило техническое, и имели опыт руководящей работы на предприятиях и стройках пятилетки. Эти люди сформировались как руководители в период созидательного труда, а не Гражданской войны. Они еще не были испорчены властью, были ближе к народу, его чаяниям, его культуре». Но желая быть объективным, Емельянов недоумевает, зачем старую элиту не отправляли на пенсию, а, грубо говоря, стирали с лица земли. От ответа на этот вопрос уклонились и Молотов, и Каганович. Ответ, конечно, есть, но у кого повернется язык его озвучить?
Мы осмелимся только привести слова Марата: «Для отечества сделано мало, если не сделано все». Тогда страна жила по революционным законам. А это не в бане с девушками париться.
Новая сталинская элита и была его «волшебной палочкой». Это были люди редкой преданности делу и своей стране. Поразительно, как сумел Сталин воспитать этих коммунистов и интернационалистов в безграничной преданности и любви к своей Родине? Говорят, что они жили в страхе, что они были не свободны. Того страха, который парализует и сковывает людей, не было. Был другой страх – страх не оказаться на высоте тех задач, которые стояли перед страной. Это был долг всех и каждого ответственного работника следовать политике партии. За державу не было обид-но. За державу отвечали все.
Итак, они были преданы, и они были честны. Они были дис-циплинированны, самоотверженны, и каждый был на своем месте. Да, они были несвободны. Но это была несвобода воинов, т.е. несвобода чести. Вне всякого сомнения, эти люди были по большому счету счастливы. Это была элита великого поколения великой страны. Так они себя и ощущали. Но… это, увы, была элита, выдвинутая диктатором. Хотя ее положительное влияние сохранялось десятилетиями после смерти Сталина, способностью к самовоспроизводству она не обладала. И возлагать эту проблему на Сталина, скончавшегося полвека назад, нелогично. Это был бы культ личности наизнанку. Гораздо логичнее взять и использовать все положительное не только из зарубежного опыта, но из своего собственного опыта беспрецедентных успехов. Неважно, какую концепцию примет грядущее поколение наших вождей. Если оно будет так же самоотверженно любить свою страну и хранить ту же преданность и уважение к своему народу, оно найдет в конечном счете правильный путь.
Для нас нет смысла осуждать или защищать Сталина. Наша задача понять этот этап нашей революции, который неотделим от предшествующего ленинского этапа. Ностальгия по нашей революции, попытки пародировать политику Ленина или Сталина ни к чему не приведут, кроме фарса. Это уже история. Но открещиваться от революции, воссоздавшей нашу страну – глупость, которая не принесет ничего кроме новых несчастий. В то же время анализ процессов нашей революции в проекции на нынешнее время показывает: нам нужна власть, направленная против тех сил, которые противостоят национальным интересам. Ее можно реализовать, не доводя до революционной диктатуры, если дело не зайдет слишком далеко.
Но тогда, перед Второй мировой войной, надвигалась смерть, не знающая пощады. Все герои нашего рассказа рано или поздно пали. Революция, как известно, пожирает своих детей. Жизни тех из них, кто честно и бескорыстно служил своему народу, и тех бесчисленных праведников, которых они смогли повести за собой (а именно они оставили нам великую страну), заслуживают уважения потомков. Они заслуживают пафоса поминальных слов, которые 25 октября 1917 года потрясли летописца революций Джона Рида, когда на съезде Советов он услышал «грустную, но победную песнь, глубоко русскую и бесконечно трогательную»: «Настанет пора, и проснется народ, великий, могучий, свободный. Прощайте же, братья! Вы честно прошли свой доблестный путь благородный».
Георгий ЭЛЕВТЕРОВ
«Наш отец оказался сукою»
80 лет назад, в ночь с 11 на 12 июня 1937 года, был приведен в исполнение приговор восьми осужденным по делу о «военно-фашистском заговоре в РККА», известному также как дело Тухачевского. Спустя 20 лет Военная коллегия Верховного суда СССР отменила прежнее решение и прекратила производство за отсутствием в действиях приговоренных состава преступления. Юридически все точки над «i» вроде бы расставлены. Однако с точки зрения истории дело Тухачевского отнюдь не закрыто. Вопрос, «что это было», которым задались страна и мир после получения известия о приговоре и казни, так и не получил однозначного и непротиворечивого ответа.
Из первых пяти маршалов СССР к концу чистки в живых остались лишь двое. Внизу (слева направо): Тухачевский (расстрелян), Ворошилов, Егоров (расстрелян). Вверху: Буденный, Блюхер (умер в тюрьме).
Смертельная гонка
Выстрелы, раздавшиеся 80 лет назад в подвале здания Военной коллегии ВС СССР, оборвали жизнь восьми высокопоставленных советских военных руководителей. Самый именитый из них, маршал Михаил Тухачевский, занимал перед своим низвержением должность заместителя наркома обороны. Иероним Уборевич был командующим Белорусским, Иона Якир - Киевским военным округом, Борис Фельдман - начальником управления РККА по начсоставу, Август Корк - начальником академии имени Фрунзе, Виталий Примаков - замкомандующего войсками Ленинградского военного округа, Витовт Путна - военным атташе СССР в Великобритании, Роберт Эйдеман - руководителем Осоавиахима.
Цвет, сливки Красной Армии. Однако ни статусом разоблаченных «врагов народа», ни их количеством советских граждан на тот момент уже было не удивить. Тем не менее это не было рядовым эпизодом Большого террора. И дело не только в большом политическом, историческом значении этого события, знаменующего новую, самую кровавую фазу репрессий. От прочих участков сталинского конвейера смерти дело Тухачевского отличается в первую очередь техникой исполнения.
Первое, что обращает на себя внимание, - феноменальная даже по меркам той поры скорость следствия. Большинство осужденных было арестовано в середине мая 1937 года. Самого маршала Тухачевского, являвшегося, согласно фабуле обвинения, руководителем заговора, взяли 22 мая. Последним на Лубянку, во внутреннюю тюрьму НКВД, попал Иероним Уборевич - это произошло 29 мая. Таким образом, между арестом последнего подследственного и казнью прошло всего 13 дней.
До сих пор на организацию судебных процессов со столь статусными фигурантами уходило куда большее время. Месяцы, а то и годы. Скажем, между арестом и расстрелом Зиновьева и Каменева, бывших главными обвиняемыми на так называемом Первом московском процессе, прошло более полутора лет. Бухарин и Рыков, фигурировавшие в деле Тухачевского как одни из политических руководителей «военно-фашистского заговора», были арестованы 27 февраля 1937 года, то есть за три с лишним месяца до приговора «тухачевцам». А расстреляны на 9 месяцев позже.
Да и с рядовыми «врагами народа» - при том, что их зачастую вообще не удостаивали вызова в суд, рассматривая дела заочно, - возились, как правило, дольше. Не из человеколюбия, разумеется. Просто сама логика репрессий требовала избавляться от человека лишь после того, как он переставал представлять интерес как средство производства разоблачительных показаний. Недостаток у подследственных сообразительности и фантазии охотно восполнялся самими следователями. Но данное творчество все-таки требовало определенного времени. Следователям же по делу Тухачевского его явно не хватило.
Об этом говорит, в частности, тот факт, что из обвиняемых продолжали выбивать показания даже после того, как дело формально было закрыто и передано в суд. Так, например, комкор Примаков в последний раз дал показания 10 июня, накануне суда. Кстати, вот он театр абсурда во всей его красе: на чистую воду в этой последней исповеди выводились не кто-нибудь, а сами судьи предстоящего процесса. Трое из них - Каширин, Дыбенко и Шапошников - изобличались Примаковым как участники того же самого «военно-фашистского заговора».
Михаил Тухачевский, 1936 год.
Для справки: по инициативе Сталина для рассмотрения дела было образовано Специальное судебное присутствие Верховного суда, в состав которого вошли председатель Военной коллегии ВС Ульрих и восемь видных военачальников - Буденный, Блюхер, Дыбенко, Шапошников, Алкснис, Белов, Каширин и Горячев. То есть процесс преподносился практически как товарищеский суд: судили «заговорщиков» хорошо знакомые им «братья по оружию», с некоторыми они находились совсем недавно в приятельских и даже в дружеских отношениях. При этом главный режиссер этого спектакля вряд ли чем-то рисковал: никаких сюрпризов от отобранных им «присяжных», которые сами были охвачены страхом за свою жизнь, ждать не приходилось.
Короче говоря, по законам жанра участников «военно-фашистского заговора» должны были помучить в застенках еще как минимум пару месяцев, дабы «разоблачить» как следует, «выпотрошить» без остатка. Но ни материалы дела, ни материалы реабилитации не содержат внятных объяснений этой авральной спешки.
«Претензий к следствию не имею»
Загадка №2 - активное сотрудничество арестованных со следствием. Удивление вызывает не сам факт того, что их сломали. Репрессивная машина работала в этом смысле почти без осечек: процент не признавшихся был очень невелик. Но изумляет то, что их сломали так быстро. Михаил Тухачевский уже через три дня после своего ареста и на следующий день после того, как был доставлен в Москву - он был взят под стражу в Куйбышеве, - собственноручно написал заявление на имя народного комиссара внутренних дел: «Признаю наличие антисоветского военно–троцкистского заговора и то, что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора, не утаивая никого из его участников и ни одного факта и документа...»
На состоявшемся в тот же день, 26 мая 1937 года, допросе Тухачевский дал следующие показания: «Целью заговора являлось свержение существующей власти вооруженным путем и реставрация капитализма... Наша антисоветская военная организация в армии была связана с троцкистско–зиновьевским центром и правыми заговорщиками и в своих планах намечала захват власти путем совершения так называемого дворцового переворота, то есть захвата правительства и ЦК ВКП(б) в Кремле...» После этого было еще несколько допросов, на которых Тухачевский вспоминал подробности своей «изменнической деятельности», и ряд собственноручно написанных им признаний. Согласно протоколу последнего допроса, проведенного прокурором СССР Вышинским перед передачей дела в суд, Тухачевский подтвердил все сказанное и написанное ранее. Последние слова маршала, зафиксированные в следственном деле: «Никаких претензий к следствию я не имею».
Комиссия президиума ЦК КПСС, занимавшая в начале 1960-х годов проверкой обвинений, предъявленных Тухачевскому и другим военным, пришла к выводу, что признательные показания вырваны у маршала «моральными и физическими пытками». В качестве подтверждения приводится, в частности, тот факт, что на листах 165-166 дела №967581 обнаружены «пятна буро-коричневого цвета». Согласно проведенному исследованию, это следы человеческой крови. Некоторые из них, уточняют эксперты, имеют форму восклицательных знаков: «Такая форма пятен крови наблюдается обычно при попадании крови с предмета, находящегося в движении, или при попадании крови на поверхность под углом...»
Впрочем, скептики резонно замечают, что окровавленные листы содержат показания Тухачевского от 1 июня. На тот момент Михаил Николаевич уже почти неделю как «стал на путь раскаяния», так что особых причин для недовольства им у следователей не было. Кровь вполне могла пойти у Тухачевского носом от нервного и физического переутомления. Да и, строго говоря, неизвестно, его ли вообще это кровь. Вместе с тем без «физического воздействия» - эвфемизм, обозначавший на советском юридическом новоязе истязания подследственных, - дело Тухачевского, конечно же, не обошлось. В вышеупомянутой справке комиссии президиума ЦК, известной также как комиссия Шверника, приводится в числе прочих свидетельство бывшего сотрудника Особого отдела НКВД СССР Авсеевича: «В мае месяце 1937 г. на одном из совещаний пом. нач. отдела Ушаков доложил Леплевскому, что Уборевич не хочет давать показаний, Леплевский приказал на совещании Ушакову применить к Уборевичу физические методы воздействия».
Ничего чрезвычайного или необычного в этом не было: на тот момент пытки были разрешены к применению вполне официально. Они довольно часто использовались энкавэдэшниками и до дела о «военно-фашистском заговоре», а после, с лета 1937 года, вообще стали основным способом добывания показаний. Но нельзя не заметить, что множество «врагов народа», от которых можно было ожидать куда меньшей стойкости, чем от героев Гражданской, держались намного дольше.
Сила безволия
Театральный режиссер Всеволод Мейерхольд, арестованный в июне 1939 года и расстрелянный полгода спустя, не признавался целых три недели. Несмотря на пытки, которым непрерывно подвергался. Он сам описал этот ад в своем письме на имя Вячеслава Молотова, тогдашнего премьера: «Меня здесь били - больного шестидесятишестилетнего старика, клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине, когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам... И в следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток (я кричал и плакал от боли)...»
Справедливости ради нужно сказать, что и герои Гражданской тоже не все сдавались сразу. А некоторые и вовсе оставались несломленными. Одним из таких был комкор Епифан Ковтюх, расстрелянный в июне 1938-го. «В процессе следствия к Ковтюху применялись страшные пытки с целью вынудить его дать ложные показания о себе и в отношении других невинных советских граждан, - говорится в справке комиссии Шверника. - Бывший сотрудник НКВД СССР Казакевич в 1955 г. по этому поводу сообщил: «В 1937 или 1938 годах я лично видел в коридоре Лефортовской тюрьмы, как вели с допроса арестованного, избитого в такой степени, что его надзиратели не вели, а почти несли. Я спросил у кого-то из следователей: кто этот арестованный? Мне ответили, что это комкор Ковтюх, которого Серафимович описал в романе «Железный поток» под фамилией Кожух». Ковтюх так ни в чем и не признался.
Конечно, у всех свой болевой порог и свой уровень силы воли. Не судите, и не судимы будете. Однако у фигурантов дела Тухачевского эти личностные характеристики странным образом оказались идентичными: они признались практически одновременно. По версии составителей шверниковской справки, помимо кнута, сиречь резинового шланга, следователи-иезуиты активно использовали пряник - обещания, что за хорошее поведение на следствии и суде их подопечным сохранят жизнь. Вариант - не станут преследовать родных и близких. Кто-то, возможно, и впрямь клюнул на эту наживку. Но невозможно поверить в то, что клюнули все.
Это ведь были далеко не дети: уровень информированности руководящего звена РККА о происходящем в стране - в том числе и об особенностях национальной охоты на ведьм - был заведомо выше среднестатистического. К тому же прошли уже два открытых московских процесса, давших обильную пищу для размышлений. «Тухачевцы» знали, не могли не знать, что тех, кто признается, вопреки слухам и надеждам об «условности приговоров» не оставляют в живых. И что членам их семей тоже подвергают репрессиям.
Собственноручные показания маршала.
Возможное объяснение синхронной покорности «тухачевцев» - некие компрометирующие их факты, оставшиеся за рамками дела. О том, что его материалы далеко не полны, заметила еще шверниковская комиссия: «Протоколы первичных допросов Тухачевского или вовсе не составлялись, или были уничтожены следствием». Но, похоже, это далеко не единственный пробел. Согласно одной из версий, берущей начало еще в 1950-х годах, секретными материалами, якобы обезоружившими «заговорщиков», явилось так называемое досье Гейдриха - фальшивые свидетельства о конспиративной связи между «группой Тухачевского» и немецким генералитетом, которые якобы были искусно состряпаны гестапо.
Но «шверниковцы» отвергали это предположение: «Версия о фабрикации Гейдрихом документов против Тухачевского... не находит своего подтверждения... Все попытки разыскать эти «документы» в архивах ЦК КПСС, архивах Советской армии, ОГПУ - НКВД, а также в судебно-следственных делах Тухачевского и других советских военачальников ни к чему не привели... Об этих «документах» никто даже не упомянул ни в период расследования, ни в судебном заседании».
К этим убедительным доводам - менее всего в сокрытии такой информации была заинтересована сторона обвинения, вставлявшая буквально каждое лыко в строку - стоит добавить еще одно соображение. Вряд ли заведомые фальшивки и ложные доносы могли настолько обескуражить участников группы и лишить их воли к сопротивлению. Для этого явно требовалась штука посильнее холостого гестаповского «фауст-патрона». Какая-то настоящая «бомба».
Никто не хотел умирать
Возможно, ключом к разгадке являются слова Валентина Фалина - дипломата, историка и политика, последнего заведующего Международным отделом ЦК КПСС (1988–1991 годы). Для справки: свою карьеру в государственном аппарате Валентин Михайлович начал еще при Сталине. Не многие из ныне живущих ветеранов «холодной войны» находились на столь же короткой ноге с гостайнами советской эпохи. А что касается тайн сталинско-хрущевского ее периода, то сопоставимого по информированности источника сегодня, пожалуй, вообще не найти.
Ну так вот, выступая несколько лет с лекцией, посвященной отношениям России и Запада в их историческом разрезе, Фалин затронул в числе прочего тему «прореживания» архивов. Покритиковав Запад, Валентин Михайлович не стал закрывать глаза и на аналогичную советскую практику: «В Советском Союзе тоже практиковалась усушка и утруска архивов. Правда, по другим мотивам. Не должен был пострадать ореол правителей. Особенно поднаторел на этом поприще Никита Сергеевич, изымавший свидетельства своего ярого участия в борьбе против «врагов народа». Заодно по его распоряжению были уничтожены прослушки разговоров Тухачевского и других военачальников, положенные в основу предъявленного им обвинения в государственной измене».
Речь, насколько можно понять, идет не только и не столько о перехватах телефонных бесед, - не такие, наверное, были дураки руководители РККА, чтобы обмениваться в то время мыслями с помощью телефона, - сколько об информации, добытой с помощью «жучков», подслушивающих устройств. Слежка за Тухачевским в месяцы, предшествующие аресту, как теперь известно, действительно велась довольно интенсивно. Единственное, что вызывает сомнение в словах Фалина, - утверждение, что стенограммы прослушки были уничтожены Хрущевым. Ведь если такие документы действительно существовали, то отсутствие какого-либо упоминания о них в судебных и следственных материалах говорит о том, что правда эта была неудобна прежде всего Сталину.
О чем говорили между собой военные, входившие в «группу Тухачевского», в последние месяцы и дни перед арестом, теперь можно только гадать. Но, пожалуй, не будет слишком смелым предположить, что главной темой этих бесед было стремительно сжимающееся вокруг них «кольцо окружения». Снаряды ложились все ближе: двое из осужденных по делу, Примаков и Путна, были арестованы еще в августе 1936 года. Для людей, обладавших маломальскими аналитическими способностями, а руководителей РККА, несомненно, можно отнести к таковым, было ясно, что чистка набирает обороты, что их арест - лишь вопрос времени.
Единственный шанс на спасение давал «прорыв из кольца» - захват власти. «Тухачевцы» вовсе не хотели реставрации капитализма. Но они хотели жить, а такое желание будет, пожалуй, посущественнее политических предпочтений. Иными словами, мотив реализовать вменявшиеся им следствием помыслы у них, безусловно, был. И были все организационно-технические возможности для этого. Но, по-видимому, не хватало решимости. Кроме того, требовалось еще какое-то политико-идеологическое обоснование. Нужно было объяснить народу, за что свергают вождя, почему «наш отец оказался сукою». Не предъявишь же в качестве мотива опасение за собственные жизни. Впрочем, по некоторым данным, искомое обоснование у заговорщиков - с учетом этой информации можно уже писать это слово без кавычек - появилось.
По утверждению Александра Орлова (Льва Фельдбина), высокопоставленного сотрудника советской внешней разведки, убежавшего в 1938-м в виду неминуемого ареста на Запад, не позднее осени 1936 года в руки «тухачевцев» попала папка с убойным компроматом на «вождя народов» - его личное дело как сотрудника царской охранки. Подробный рассказ об этом Орлов, проживавший к тому времени в Соединенных Штатах, опубликовал в 1956 году в журнале Life. В качестве источника информации перебежчик указал своего двоюродного брата Зиновия Кацнельсона. По словам Орлова, во время их парижской встречи, состоявшейся в феврале 1937 года, Зиновий рассказал ему и о компрометирующих Сталина документах, и о планах заговорщиков, к которым якобы относился и он сам. На тот момент Зиновий Кацнельсон занимал пост замнаркома внутренних дел Украины.
Планировалось под каким-либо благовидным предлогом убедить наркома обороны провести в Кремле конференцию по проблемам округов, командующие которых были посвящены в планы заговора. Следующий этап выглядел так: «В определенный час или по сигналу два отборных полка Красной Армии перекрывают главные улицы, ведущие к Кремлю, чтобы заблокировать продвижение войск НКВД. В тот же самый момент заговорщики объявляют Сталину, что он арестован». После чего хозяин Кремля на основании имеющихся у заговорщиков документов объявлялся врагом народа и революции.
Подтвердить эту версию, увы, ничем нельзя. Но обилие белых пятен в деле Тухачевского делает невозможным и ее категоричное опровержение. Тем более что сама она эти пятна прекрасно заполняет, объясняя и скорость следствия - требовалось как можно быстрее покончить с верхушкой заговора, - и поведение подследственных, и уничтожение материалов прослушки: информация об опасной папке не подлежала разглашению. И главное - объясняет то кровавое безумие, в которое погрузилась страна летом 1937 года. Конечно, глаза у страха, охватившего товарища Сталина, разверзлись до пределов, явно не свойственных психически здоровому человеку. Но сам страх, похоже, возник не на пустом месте.
