О судьбе солдат, попавших в плен во времена Первой мировой, лучше официальных отчётов и научных исследований рассказывают письма и дневники, сохранившиеся в семейных архивах. Вот лишь несколько историй.

Молодой немецкий солдат Тео Петер (Theo Peter) всего через неделю после призыва в армию был застигнут врасплох французской разведкой, 14 августа 1914 года он попал в плен в небольшой деревеньке в Вогезах (Франция). За 2,5 года нахождения в плену у французов трудился на различных сельских работах, побывал с рабочими командами на Корсике, в Тунисе и Алжире. Как следует из его писем, за непослушание и невыполнение заданий пленных наказывали розгами, лишали питания.

Якоб Гёбель (Jakob Höbel) из Мюнхена оказался во французском плену в октябре 1914 года. Лагерь, в котором он находился, попал в поле зрения Красного Креста, видимо поэтому туда доходили посылки с продуктами из дома. Но доходили они в таком неприглядном виде, что есть продукты было опасно. Солдат наказывали железными прутьями, в результате Гёбель вернулся домой с повреждёнными почками и мочевым пузырём. Зато за время плена он выучил французский язык и, как утверждает его сын Ойген Гёбель (Eugen Höbel), стал настоящим франколюбом.

«Страшнее всего было в русских лагерях»

Наиболее тяжёлым, по мнению современников, было положение немецких военнопленных в русских лагерях, особенно во вторую половину войны. По данным санитарного обследования в русских лагерях, приведённых в книге «Front und Heimat. Ländliche Kriegserfahrungen im südlichen Bayern» немецкого историка Беньямина Цимана (Benjamin Ziemann), из 168 104 немецких пленных в русских лагерях погибло почти 40%. В то же время из 2,1 млн. солдат и офицеров Австро-Венгрии, попавших в русский плен, домой вернулись 75%.

Но и положение русских в немецком плену было не лучше. В отчёте Чрезвычайной следственной комиссии от июня 1915 года приведены страшные свидетельства. Вот одно из них: «При исполнении полевых работ пленных при помощи особых приспособлений по 14−16 человек запрягали в плуги и бороны, и они целыми днями, заменяя рабочий скот, вспахивали и уравнивали поля. Рядовой 99-го Ивангородского полка Пётр Лопухов со слезами на глазах рассказывал, как его вместе с другими пленными запрягли в плуг, а шедший за плугом немец подгонял их длинным ременным бичом…».

Как бы там ни было, данные Красного Креста показывают, что положение военнопленных Первой мировой войны всё же было значительно лучше, чем положение военнопленных в годы Второй мировой войны.

По данным современных исследований, во время Первой мировой войны в плену оказалось, по меньшей мере, около 7 миллионов солдат и офицеров всех воюющих армий, это около 10% мобилизованных. В лагерях для военнопленных стран Антанты, по разным данным, находилось не менее миллиона немецких солдат и офицеров. Данные о немцах в русских лагерях мы уже дали выше. Во Франции попали в плен 424 000 немцев, в английских лагерях находились 328 000 немецких военнослужащих.

Немецкие источники говорят, что в Германии находились 1 434 529 пленных из России. В то же время последние исследования российских историков свидетельствуют, что с августа 1914 до конца 1917 года количество военнопленных из русской армии составило 3 638 271 человек. Это 74,9% всех боевых потерь, или 21,2% от общего числа мобилизованных.

По месту нахождения русские пленные распределялись следующим образом: в Германии – 42,14%; в Австро-Венгрии – 59,9%; в Болгарии – 0,32%; в Турции – 0,55%.

Принцип взаимности

Большинство вопросов, касающихся положения такого огромного контингента военнопленных, можно было решать только на условиях взаимных уступок. Для этого в начале января 1915 года в Москве было учреждено Московское отделение Особого комитета Российского общества Красного Креста, ставившее своей задачей выполнение ряда функций по «устроению вражеских военнопленных» в России. Весной того же года в Стокгольме состоялся обмен мнениями между представителями этого комитета и Германского общества Красного Креста (Deutsches Rotes Kreuz) относительно помощи военнопленным на «началах взаимности».

Посетивший Россию с миссией инспектирования пленных представитель Датского Красного Креста отмечал, что хуже всего в России обстоит дело с получением информации и коммуникацией. На просьбы зарубежных представительств разрешить военнопленным вести переписку на родных языках российские власти реагировали медленно. Главенствующим при этом был всё тот же принцип взаимности: вражеские страны тоже должны были уделять должное внимание вопросам корреспонденции находящихся у них в плену русских воинов.

В утверждённых в июне 1916 года командующим войсками Казанского военного округа «Правилах содержания военнопленных офицеров» и «Правилах содержания военнопленных нижних чинов» указывалось на «возможность отправлять письма: а) по адресу внутри России (обязательно на русском языке) и б) на родину (на французском, английском, итальянском, немецком, датском, румынском, венгерском, турецком и славянских языках)». При этом все военнопленные (за исключением чинов турецкой армии) имели право отправить до 2 писем и до 4 открыток в месяц.

Российское общество и помощь военнопленным

К лету 1915 года о Московском отделении Особого комитета Российского общества Красного Креста стало известно не только в России, но и за рубежом.

В него стали поступать сотни тысяч обращений из лагерей Германии и Австро-Венгрии, а также от родственников военнопленных из разных городов и местечек европейской части России, Средней Азии и Сибири.

Сообщения были примерно следующего характера.

Телеграмма Томского городского комитета от 8 марта 1915 года (по старому стилю): «Возможно или нет через вас отправить пищевые продукты, в частности, сухари, русскому комитету в Стокгольме для русских военнопленных, находящихся в Германии. Если эта помощь нашим войскам осуществима без риска конфискации продуктов германским правительством, население Тюмени и уезда горячо откликнется на ваш призыв. Телеграфируйте ответ».

В русском обществе существовали разные мнения насчёт помощи военнопленным.

Вот две основные позиции против помощи из России:

1. Материальное содержание русских военнопленных должно производится из экономических ресурсов страны противника, ибо любая, даже самая незначительная материальная помощь военнопленным, поступившая из России, лишь усиливает экономические ресурсы Германии и облегчает ей ведение войны.

2. Ассигнования на улучшение быта военнопленных очень рискованны, так как «могут вызвать у слабонервных элементов нашей армии представления, что государство снисходительно относится к таким нежелательным явлениям, как сдача в плен здоровых солдат…».

Тем не менее на совещании Московской городской думы и комиссии гласных представителей городской думы от 10 июня 1915 года постановили:

«…ассигновать в распоряжение состоящего при Московском городском управлении Комитета помощи военнопленным и застигнутым войной за границей пятьсот тысяч рублей на развитие его деятельности по облегчению положения русских военнопленных… Просить городского голову обратить внимание военного министра, председателя Гос. думы, а равно и других должностных лиц на необходимость улучшения русских военнопленных…».

С 31 октября по 1 ноября 1915 года в Москве прошёл сбор средств под лозунгом «Москва – русским военнопленным». Собрали около 100 000 рублей. Отметим: в 1915 году килограмм хлеба стоил 5−6 копеек, говядина и баранина – примерно по 25 копеек за килограмм. Гусь стоил 85 копеек, утка – 40, курица – 30, куропатка – 15.

Положение в Германии

Немецкий Красный Крест оказывал посильную помощь своим согражданам, находящимся в лагерях разных стран. В некоторых немецких городах выпускали даже специальный орден для активных помощников Красного Креста. Например, в Гейдельберге такой орден выпускался в золотом и цинковом исполнении в виде креста с надписью «Für Kriegstätigkeit dankbarst überreicht – Weihnachten 1918 vom Roten Kreuz Heidelberg» («В благодарность за военную деятельность. Рождество 1918 года. От Красного Креста города Хайдельберга»).

Экономика городов была перестроена на военные рельсы. Конкретные цифры можно найти, например, в истории мюнхенской скотобойни, одной из крупнейших в довоенной Германии. Эта история позволяет проследить, как уменьшалось снабжение населения в связи с оказанием помощи фронту и военнопленным. Смертность из-за голода, особенно среди детей, увеличилась тогда почти на 40%.

Семьи организовывали общества для доставки писем и посылок, искали родных и знакомых в разных странах, чтобы установить контакты с попавшими в плен родственниками.

Немецкие историки признают весомый вклад русских и других военнопленных в экономику военной Германии – за счёт выполнения разного рода работ, в основном сельскохозяйственных.

Что касается самой армии, то настроения в ней уже с 1916 года были далеки от победных. Немецкий историк Давид Стевенсон (David Stevenson) приводит выдержки из распространённого в армейских подразделениях сообщения «Anzeichen sinkender Moral und Disziplin» о падении нравственности и дисциплины. И связывает эти данные с тем, что уже в 1918 году, за короткое время до массового возвращения немецких пленных домой, многие из них «не боролись за жизнь до последнего», ибо «число разочаровавшихся стало слишком большим».

Бытовые зарисовки

Свидетельствами тех тяжёлых дней стали не только письма и дневниковые записи, но и зарисовки быта военнопленных, изображения казарм, в которых они содержались. Они передают атмосферу жизни и настроения людей, живших в неволе, голодных и оторванных от родных и близких. В этом смысле знаменитая «Сталинградская мадонна», нарисованная в окопах под Сталинградом в рождественский вечер 1942 года немецким полевым врачом Куртом Ройбером (Kurt Reuber), ничем не лучше рисунка «Weihnachten» сделанного неизвестным немецким солдатом в русском плену во время Первой мировой войны.

Этот рисунок нашёл в семейном архиве читатель газеты «Münchner Merkur» Томас Паулюс (Thomas Paulus) и прислал его в редакцию. Я долго вглядывался в него. Солдат (или офицер?) нарисовал не военную сцену, а что-то из обыденной жизни. Но эта жизнь дана в представлении страдающего человека. Рукой художника изображены несчастный человек и голодная собака, над которыми кружит вороньё. И непонятно, то ли человек делится с собакой последним кусочком хлеба, то ли пытается забрать у животного остатки пищи. Вряд ли можно более доходчиво передать состояние души военнопленного, к какой бы армии он ни принадлежал и в какой бы стране ни оказался в неволе.

Военнопленные Первой мировой войны в Сибири

Историко-правовые аспекты проблемы

Наиболее точными представляются данные Центральной комиссии по делам военнопленных и беженцев – Центробежа, созданной согласно декрету СНК РСФСР от 01.01.01 г. и преобразованной затем в Центроэвак. В распоряжение Центробежа поступали все новые материалы российских органов, занимающихся учетом военнопленных. Согласно итоговым данным Центробежа, а затем Центроэвака, подведенным к гг., общая численность военнопленных, принадлежавших к армиям центральных держав и зарегистрированных на территории России, составляла около 2 человек.

Для того чтобы представить национальный состав военнопленных, следует заметить, что в период Первой мировой войны среди находившихся на действительной военной службе в вооруженных силах Австро-Венгерской монархии около 25 % составляли австрийцы и немцы, 23 % – венгры, 13 % – чехи, 4 % – словаки, 9 % – сербы и хорваты, 2 % - словенцы, 3 % – украинцы, 7 % - румыны и 1 % - итальянцы.

Размещение военнопленных по губерниям и правила их распределения

Как уже говорилось, по данным российского Генерального штаба на просторах от Днепра до Тихого океана оказалось свыше 2 млн солдат и офицеров Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции. «Руководствуясь соображениями военного и политического характера, царская администрация предполагала размещать пленных на местах, отдаленных от административных и экономических центров». Как сообщала газета «Енисейская мысль» в одном из апрельских номеров 1915 г., только в Красноярск попалочеловек, в Канск, в Ачинск – 2 300. А ведь кроме Енисейской губернии было немало других мест, куда отправляли невольных узников. Это и Урал, и Туркестан, и, естественно, вся Сибирь и Дальний Восток. Вот несколько цифр, взятых из уникального издания – «Сибирской советской энциклопедии», которые показывают, сколько военнопленных оказалось на огромной территории от Уральских гор до Приморья: Тобольск – 5 000 человек, Тюмень и Курган – по столько же, Челябинск – 1 200, Омск –, Новониколаевск –, Барнаул – 2 500, Усть - Каменогорск – 1 000, Томск – 5 200, Бийск – 3 000, Иркутск, Нижнеудинск – 2 200, Троицкославск – 6 700, Верхнеудинск – 8 500, Березовка (специальный военный городок) –, Чита –, Сретенск –, Нерчинск – 2 500, Даурия –, Никольск-Уссурийский –, Спасское – 8 000, Благовещенск – 5 000, Шкотово – 3 200, Раздольное – 8 300, Красная Речка – 900, Хабаровск – 5 000. Причем число военнопленных постоянно увеличивалось и, например, в Красноярске уже к 1916 г. достиглочеловек.

Во все возрастающем количестве пленных царизм видел источник дешевой трудовой силы, способной заменить призывавшихся в действующую армию рабочих и крестьян России. Делясь своим восторгом с царицей по поводу полученного им очередного сообщения «О пленении тысяч врагов», Николай II писал: «Сколько новых рук для работы на наших полях и фабриках!». Но если изначально планировалось размещать пленных в основном за Уралом, то довольно скоро «поступление огромных масс пленных и недостаток рабочей силы побудили царское правительство уже в 1915 г. начать размещать пленных по всей территории страны».

Немцы, австрийцы и венгры считались менее надежными, чем пленные славянских национальностей и румыны, поэтому царские власти предпочитали размещать их главным образом за Уралом, в то время как пленных славян и румын содержали в европейской части России. В Европейской России были расположены многочисленные лагеря (от 2 000 дочеловек), в Сибири – более крупные, в которых одновременно содержалось довоеннопленных.

В отношении же военнопленных славян Россия проводила особую политику. Царское правительство, разумеется, не могло игнорировать сочувственное настроение российской общественности по отношению к плененным представителям братских народов, воздействие чехословацкой общины и собственные геополитические интересы. Так как военнопленные чехи и словаки считались благонадежными, Военным министерством предполагалось создание из них боевых соединений в составе русской армии. Однако пленные, лишь недавно выхваченные из кровавых сражений, вовсе не хотели возвращаться в строй, тем более под чужим флагом. Поэтому положение военнопленных чехословаков в России было самое незавидное. Неблагонадежных немцев и мадьяр отправляли в Сибирь и Туркестан, в то время как чехословаков и других славян оставляли в центре России, где им приходилось выполнять тяжелые работы в самых скверных условиях. А так как было замечено, что чем хуже были условия, тем больше добровольцев записывалось в чехословацкие войска, условия содержания и труда военнопленных славян стали ухудшать настолько, насколько это вообще возможно. В результате пленные тысячами погибали от тифа, цинги и голода, постоянно подвергались жестоким наказаниям и избиениям. Итогом подобной «агитации» стало то, что пленные чехословаки впоследствии стали записываться везде как немцы или мадьяры, которых никто не трогал.

«Всего в России к 1917 г. насчитывалось более 400 лагерей военнопленных, в том числе в Петроградском военном округе – 15, в Московском – 128, Казанском – 113, Иркутском - 30, Омском - 28».

Согласно ст. 50 Положения «О военнопленных» главное заведование всеми военнопленными на территории Империи принадлежало Военному министерству. Гражданские власти обязывались оказывать всемерное содействие военному начальству.

Размещение и распределение военнопленных также осуществлялось на основе Положения «О военнопленных». Из расположения действующих войск военнопленные, сформированные в партии, отправлялись на сборные пункты, где и находились под присмотром уездных военных начальников до отправки в место назначения для работ (ст. 25-28 Положения). В каждом сборном пункте, создававшемся при управлении уездного начальника, велись особые алфавитные списки, в которые заносили военнопленных, прибывающих на сборные пункты, причем в списках обозначались и места, куда военнопленные будут отправлены из сборного пункта.

Партии военнопленных формировали и отправляли с учетом звания пленных (например, высшие офицеры размещались в вагонах 1 и 2 классов (ст. 38-41); при этом команды разделяли на взводы , полуроты, роты, и даже более крупные части, а для командования ими назначали офицеров из числа пленных (ст. 54 Положения «О военнопленных»).

На местах военнопленные должны были размещаться в свободных казармах, за неимением таковых – в частных домах, непременно казарменным порядком, руководствуясь Уставом о Земских Повинностях (ст. 463 и 532 – в отношении удовлетворения общим требованиям о жилых помещениях); офицерам, давшим обязательство на честном слове, что они не будут удаляться за пределы означенного района, предоставлялось право проживать на частных квартирах в районе расположения части (ст. 56, 58 Положения о военнопленных).

Для сравнения коротко рассмотрим положение российских военнопленных в Германии и союзных с ней государствах. Всего на территории Германии в годы Первой мировой войны находилось 6 млн человек пленных. Около 3,8 млн из них были военнопленные и интернированные гражданские лица из России.

Следует отметить, что первоначально труд военнопленных в Германии не планировалось применять широко, особенно в промышленности и сельском хозяйстве , вследствие того, что в Германии существовала безработица , сохранявшаяся в достаточно большом объеме и после начала войны. И лишь в начале 1915 г. стала ощущаться нехватка рабочей силы. Поэтому уже в декабре 1914 г. большая часть военнопленных была переведена в состав рабочих команд (Arbeitskommando) и лишь не многие из них остались в лагерях. Использовались русские военнопленные в основном в сельском хозяйстве и на тяжелых работах, например, в шахтах. Естественно, военнопленные регулярно совершали попытки побегов. В случае провала подобных попыток пленных возвращали не в рабочие команды, а в лагеря, что означало ухудшение их положения. Чтобы этого не происходило, в тыловых зонах и областях рейха были созданы особые и штрафные лагеря, где военнопленные подвергались строгому режиму и вынуждены были выполнять самые тяжелые работы. В случаях же отказа от выполнения работ пленных сажали на хлеб и воду, а в прифронтовых и фронтовых областях военнопленных арестовывали, привязывали к столбу и лишали пищи. Такие данные приводятся немецкой исследовательницей Ирис Ленцен.

Российские же ученые приводят гораздо более мрачные факты. В Австро-Венгрии в 1917 г. «физически трудящимся» гражданам выдавали в день 140 г кукурузной муки, не занимающимся физическим трудом - около 80 г, солдатам – 1 кг хлеба на троих, военнопленным – на четверых, в связи с чем часть пленных гибла от истощения, не дойдя до тыла. В Германии положение было не лучше. Пленные получали 200 г хлеба на человека в сутки, причем содержание муки в нем не превышало 15 %, остальное составляли сосновые опилки. Все это, так же как и работа в тяжелейших условиях, приводило к огромной смертности. Кроме того, не способствовала выживанию и система практикуемых в Германии и Австро-Венгрии телесных наказаний. В Германии нередко пленных использовали вместо тяглового скота, издевались, били; население же воспитывалось в духе презрения и ненависти к пленным. В Австро-Венгрии, помимо наказания розгами, оковывания рук и ног от нескольких часов до нескольких дней, подвешивания на вывернутых назад руках, использовалось и заколачивание в гроб на 2-3 часа. В 1916 г. Верховное командование Русской армии получило сведения о том, что за отказ рыть окопы австрийцы распяли десятки наших военнопленных на деревьях, а около 150 человек было убито. При этом побег из плена в случае поимки беглеца карался смертью. На оккупированной территории австро-венгерские войска казнили и тех, кто давал беглецам защиту. Наказания были несколько смягчены лишь к концу 1917 г.

Общепризнанным является факт использования военнопленных, в нарушение ст. 6 Гаагской конвенции, для работ в военных целях, однако подобные нарушения допускались, пожалуй, всеми странами, участвовавшими в войне.

Положение военнопленных на территории России было несколько лучше, но тоже далеко от совершенства. Снабжение пленных низших чинов пищей и вещами осуществлялось обычно по наинизшему разряду, положенному для солдат. Например, согласно приказам Верховного Главнокомандующего № 000 и № 000 за 1916 г. обед с хлебом для низших чинов стоил 31 коп., без хлеба – 23 коп.; для военнопленных на театре военных действий – 19 коп., без хлеба – 12 коп., ужин соответственно – 16 и 12 коп. для низших чинов и 10 и 7 коп. для военнопленных. Наравне с аналогичными категориями русских солдат обеспечивались лишь больные пленные и санитары из пленных, которые ухаживали за острозаразными больными. Так же обстояло дело и со снабжением военнопленных вещами. Телеграмма в войска командующего Румынским фронтом (июнь 1916 г.) свидетельствует, что предметы обмундирования и обувь наиболее плохого качества распределялись в госпитали, рабочие дружины, военнопленным и т. д.

Однако нельзя не отметить и то, что положение военнопленных в Сибири было несколько лучше, нежели в большинстве районов России.

Как уже говорилось выше, на территории Сибири Главное Управление Генерального штаба размещало в основном менее надежных, по сравнению со славянами и румынами, пленных. Таким образом, на территорию Сибири попало около немцев, австрийцев и венгров. Значительная часть этих военнопленных была размещена в двух сибирских военных округах: Омском (территория Западной Сибири) и Иркутском (Восточная Сибирь). На территории Иркутского военного округа насчитывалось около 30 крупных концентрационных лагерей для военнопленных, из них самый крупный находился в Красноярске.

Размещение военнопленных в Сибири

Военнопленные прибывали в Сибирь отдельными группами, от небольших до достаточно крупных. Их появление всегда вызывало живейший интерес у местной общественности.

Так, газета «Вечерний Красноярск» рассказывает о встрече первой партии военнопленных в Красноярск 18 сентября 1914 г. Даже несмотря на восьмичасовую задержку поезда, большинство встречающих терпеливо дожидалось прибытия пленных: «Около 2 часов утра к станции Красноярск подходит поезд с военнопленными. Несмотря на позднее время, они не спят. В открытые двери видятся серые и черные шинели, серые кепки, медные каски, обтянутые серой парусиной. Поезд безостановочно следует на военный пункт. Через 5 минут из вагона повалили пленные… Австрийские офицеры очень охотно вступают в контакт с публикой, германские держат себя надменно, …их окружают наши солдаты и казаки. Идут беседы, расспросы».

Прибывших военнопленных разместили в Красноярском концентрационном лагере. Красноярский лагерь размещался в бараках: «4 барака находились на берегу Енисея напротив железнодорожного моста. Остальные 4 – в военном городке. Каждый барак был обнесен колючей проволокой и имел 4 охранных поста». В лагерь попало 12 тыс. военнопленных, но уже к 1916 г. их было 13 тыс. Так, в Канск попало 5 000, в Ачинск, в Иркутск военнопленных.

Труд военнопленных и нормативные акты, его регулирующие

В сентябре 1914 г. царь поручил Совету Министров разработать систему мероприятий по привлечению военнопленных к труду. 7 октября правительство утвердило Правила «О порядке предоставления военнопленных для исполнения казенных и общественных работ в распоряжение заинтересованных в том ведомств». 10 октября появились Правила «О допущении военнопленных на работы по постройке железных дорог частными обществами», а 17 марта 1915 г. – «Об отпуске военнопленных для работ в частных промышленных предприятиях».

Предприниматели получили свободу действий. Такой вот приказ удалось обнаружить в фондах государственного архива Новосибирской области по Томскому концентрационному лагерю от 8 августа 1915 г. № 26: «При новых казармах исключаются с довольствования в своих ротах с 8 августа военнопленные из числа 300 человек, отправленные на сельскохозяйственные работы в распоряжение заведующего Алтайским подрайоном» - говорилось в нем.

Осенью 1914 – зимой 1915 г. 700 пленных из красноярского лагеря «трудились на улучшении дорог от г. Красноярска до деревни Старцевой, от г. Красноярска до Знаменского женского монастыря, от села Кубеково до села Частоостровского». Весной и летом 1915 гвоеннопленных из ачинского и красноярского лагерей работало на ремонте почтовых трактов Ачинск - Минусинск и Красноярск - Енисейск.

Авербах. соч. Ч. 1. С. 340.

Вестник Омского городского общественного управления. 1915. № 2. С. 9.

См.: Интернационалисты. Трудящиеся зарубежных стран – участники борьбы за власть Советов. М.: Наука, 1967. С. 24-25.

Бернат Й. Из воспоминаний учителя: Венгерские интернационалисты в Великой Октябрьской социалистической революции. Новосибирск: Воениздат. С. 304.

Вестник Омского городского управления. 1915. № 2. С. 934.

В пламени революции. Иркутск, 1957. С. 9.

Интернационалисты в боях за власть Советов / Под ред. . М.: Мысль, 1965. С. 25.

Военнопленные-славяне в России в годы Первой мировой войны

Аннотация

В статье предпринята попытка представить историю создания российскими властями национальных формирований из военнопленных славян германской и австро-венгерской армий — чехов, словаков, поляков, хорватов, сербов и др., так как из более чем 2,2 млн солдат и офицеров противника, взятых русскими войсками в плен, они составляли свыше половины, значительная их часть сдалась в русский плен добровольно.

Ключевые слова
Первая мировая война; военнопленные-славяне в России; лагеря для военнопленных; национальные воинские формирования из военнопленных-славян

Шкала времени – век
XX

Библиографическое описание:
Базанов С.Н. Военнопленные-славяне в России в годы Первой мировой войны // Труды Института российской истории. Вып. 11 / Российская академия наук, Институт российской истории; отв. ред. Ю.А. Петров, ред.-коорд. Е.Н.Рудая. М., 2013. С. 171-184.

Текст статьи

С.Н. Базанов

ВОЕННОПЛЕННЫЕ СЛАВЯНЕ В РОССИИ В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

В историю Второй мировой войны, а для нашего народа Великой Отечественной, прочно вошло понятие «власовцы» по имени генерал-лейтенанта А.А. Власова, сдавшегося в плен и перешедшего на службу гитлеровской Германии. По его инициативе была создана из советских военнопленных так называемая Русская освободительная армия (РОА), предназначенная для «освобождения народов России от сталинского режима».

В Первую же мировую войну было немыслимо, чтобы российский военнопленный стал воевать в составе германской или австро-венгерской, а уж тем более турецкой армии против своих соотечественников «с целью борьбы с самодержавием». Наш солдат остался верен присяге. Но его противники — одетые в солдатские шинели славяне армий германского блока — массами сдавались в русский плен. Многие из них, будучи в плену, обращались с просьбой к нашему командованию зачислить их в состав русской армии для участия «в борьбе за освобождение славянских народов от австро-германского порабощения». Почему это произошло?

Первая мировая война стала поворотным событием, радикально изменившим ход и характер исторических процессов в Европе, открыла последующую эпоху войн и социальных катаклизмов. Несомненно, крупным острым кризисом, ускорившим ее развязывание, явились Балканские войны 1912—1913 гг., перекроившие политическую карту Балканского полуострова. Они резко изменили расстановку сил больших и малых государств в этом неспокойном регионе и до крайности углубили их противоречия.

Сербия, отношения которой с Австро-Венгрией еще в начале XX в. были полны конфликтов, значительно увеличила свою территорию. Получив общую границу с Черногорией, Сербия в результате преградила путь для дальнейшей экспансии Австро-Венгрии в глубь Балканского полуострова. Славянское население Боснии, Хорватии и Герцеговины, находившееся под властью Австро-Венгрии, рассчитывало на помощь Сербии в борьбе за свое национальное освобождение.

За балканскими государствами Сербией и Черногорией стояли великие державы. Естественно, любой, даже самый незначительный, конфликт на Балканском полуострове затрагивал их интересы. Выступление Австро-Венгрии против Сербии неизбежно вело к войне с Россией, кровно заинтересованной в упрочении положения братского православного государства на Балканах. Однако в войну между Россией и Австро-Венгрией, если таковая возникнет, не могли не вмешаться их союзники по военным блокам — страны Антанты и Германия.

Таким образом, любой конфликт на Балканском полуострове неизбежно вел к общеевропейскому и мировому. Как известно, поводом для него послужило сараевское убийство 15 (28) июня 1914 г., резко обострившее отношения между Сербией и Австро-Венгрией. Последняя решила использовать этот инцидент для нападения на Сербию и через месяц, подстрекаемая германским императором Вильгельмом II, объявила ей войну. Желая помочь братьям-славянам, российский император Николай II объявил мобилизацию. В ответ на это Германия предъявила России ультиматум, который, как известно, остался без ответа. В результате 19 июля (1 августа) Германия, а 24 июля (6 августа) Австро-Венгрия объявили войну России.

Николай II в знаменитых Высочайших манифестах от 20 и 26 июля (2 и 8 августа) четко обозначил причины вступления нашей страны в войну — защита территории Отечества, его чести, достоинства, положения России среди великих держав, а также защита единокровных и единоверных братьев-славян. Так, первый Высочайший манифест Николая II торжественно провозглашал:

«Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови со славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особой силой пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования. Презрев уступчивый и миролюбивый ответ сербского правительства, отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда.

Вынужденные в силу создавшихся условий принять необходимые меры предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоянием Наших подданных, прилагая все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров.

Среди дружественных сношений союзная Австрии Германия, вопреки Нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению Нашему, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну.

Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди великих держав».

Второй манифест был более эмоциональным:

«Ныне Австро-Венгрия, первая зачинщица Mиpoвой смуты, обнажившая посреди глубокого мира меч против слабейшей Сербии, сбросила с себя личину и объявила войну не раз спасавшей ее России.

Силы неприятеля умножаются: против России и всего славянства ополчились обе могущественные немецкие державы. Но с удвоенною силою растет навстречу им справедливый гнев мирных народов и с несокрушимою твердостью встает перед врагом вызванная на брань Россия, верная славным преданиям своего прошлого.

Видит Господь, что не ради воинственных замыслов или суетной Mиpcкoй славы подняли мы оружие, но ограждая достоинство и безопасность Богом хранимой нашей Империи, боремся за правое дело. В предстоящей войне народов мы не одни: вместе с нами встали доблестные союзники наши, также вынужденные прибегнуть к силе оружия, дабы устранить, наконец, вечную угрозу германских держав общему миру и спокойствию.

Да благословит Господь Вседержитель наше и союзное нам оружие и да поднимется вся Россия на ратный подвиг с железом в руках, с крестом в сердце».

Вскоре в войну были втянуты многие государства, и она приняла мировой характер. Но славянский вопрос на протяжении всей войны был одним из первостепенных факторов, а в конце ее — способствовавшим распаду Австро-Венгерской империи.

По замыслу германо-австрийских правящих кругов начавшаяся Первая мировая война должна была стать «могилой для славянских народов». Не подлежит сомнению, что победа германского блока на многие годы закрепила бы угнетение как славянских народов Австро-Венгрии и Германии, так и вскоре оккупированных ими Сербии и Черногории. Но агрессивным замыслам Австро-Венгрии и Германии не суждено было сбыться. Россия, единственная великая православная держава, сорвала германский план «молниеносной войны».

Начало спровоцированной Германией Первой мировой войны затронуло такие струны национального самосознания нашего народа, что на время царский режим даже получил кредит доверия со стороны российского общества, тем более что только он мог организовать отпор врагу. И это произошло несмотря на то, что не забылись не столь уж давние кровавые события Первой русской революции 1905—1907 гг. Русские солдаты ощущали себя частью славянства. Они шли на защиту братьев-славян и своей земли. Да и отправлялись они на фронт под звуки нового военного марша «Прощание славянки», созданного в 1912 г. русским капельмейстером штабс-капитаном Василием Агапкиным.

Известный военный историк и теоретик генерал-лейтенант профессор Н.Н. Головин, будучи в эмиграции, издал ряд книг, в которых пытался воссоздать подлинную картину начала той войны. Давая характеристику патриотического подъема, ярко вспыхнувшего в те судьбоносные июльские дни 1914 г., он писал:

«Все, кто был свидетелем войны России с Японией, не может быть пораженным огромным различием в народных настроениях в 1904 г. ив 1914 г.

Первым стимулом, толкавшим все слои населения России на бранный подвиг, являлось сознание, что Германия сама напала на нас. Миролюбивый тон русского Правительства по отношению к немцам был широко известен, и поэтому нигде не могло зародиться сомнений, подобных тем, какие имели место в Японской войне. Угроза Германии разбудила в народе социальный инстинкт самосохранения.

Другим стимулом борьбы, казавшимся понятным нашему простолюдину, явилось то, что эта борьба началась из необходимости защищать право на существование единокровного и единоверного Сербского народа. Это чувство отнюдь не представляло собой того “панславянизма”, о котором любил упоминать Кайзер Вильгельм, толкая австрийцев на окончательное поглощение сербов. Это было сочувствие к обиженному младшему брату. Веками воспитывалось это чувство в русском народе, который за освобождение славян вел длинный ряд войн с турками. Рассказы рядовых участников различных походов этой вековой борьбы передавались из поколения в поколение и служили одной из любимых тем для собеседования деревенских политиков. Они приучили к чувству своего рода национального рыцарства. Это чувство защитника обиженных славянских народов нашло свое выражение в слове “братушка”, которым наши солдаты окрестили во время освободительных войн болгар и сербов, и которое так и перешло в народ. Теперь вместо турок немцы грозили уничтожением сербов — и те же немцы напали на нас. Связь обоих этих актов была совершенно ясна здравому смыслу нашего народа» .

Уже то обстоятельство, что немцы первыми объявили нам войну, способствовало формированию ее восприятия в народных массах как войны отечественной, направленной на отражение вражеской агрессии и на защиту братьев-славян. Повсюду в стране проходили молебны «о даровании победы над вероломным и коварным врагом», а в городах — шествия и манифестации, особенно мощные в Санкт-Петербурге и Москве.

Ведя в одиночку на своем огромном Восточном фронте боевые действия против Австро-Венгрии, Германии, ас 20 октября (2 ноября) еще и Турции, Россия, тем не менее, уже в первые месяцы войны в Галицийской битве нанесла серьезные поражения войскам АвстроВенгрии, глубоко продвинувшись на ее территорию. Русская армия несла освобождение от австрийского гнета населявшим Галицию славянским народам. А спустя два года после знаменитого Брусиловского прорыва Австро-Венгрия уже была поставлена на грань военной катастрофы.

Успехи русского оружия вселяли надежду порабощенным славянским народам. Они надеялись, что Австро-Венгерская империя не выдержит ударов войны, что будут созданы благоприятные условия для создания независимых славянских государств. Поэтому славяне — чехи, словаки, поляки, хорваты, сербы, украинцы, русины, словенцы и др., составлявшие значительную часть населения АвстроВенгрии, начали с первых же дней войны вести борьбу за национальную независимость. Эта борьба принимала различные формы.

Так, чехи и словаки всеми способами старались избежать мобилизации в австро-венгерскую армию, во многих сформированных из них воинских частях, отправляемых на Восточный фронт, вспыхивали волнения. Естественно, это сильно снижало боеспособность австро-венгерской армии. Напомним: в ее рядах числились 17,5% одних только чехов и словаков, а в целом доля славян составляла 45,2% (10,2% поляков, 7,5% сербов и хорватов, 7,4% русинов, 2,6% словенцев) .

Глубоко символично, что первые братания на Восточном фронте произошли именно между солдатами-славянами противоборствующих армий. Это случилось на самый большой православный праздник — Святую Пасху в апреле 1915 г. Причем русское командование в те дни не слишком этому препятствовало. Эти первые братания, шедшие из глубин славянской души, не имели ничего общего с политизированными братаниями 1917 г., организованными зачастую большевиками и австро-германским командованием и способствовавшими падению дисциплины, а в дальнейшем развалу русской армии.

В то же время на Восточном фронте чешские и словацкие солдаты, не желая воевать за Австро-Венгрию, большими группами сдавались в русский плен. Добровольная сдача в плен приняла настолько массовый характер, что уже весной 1915 г., как известно, дело дошло до перехода на сторону русских целых воинских частей. Так, 3 (17) апреля, в период Карпатской операции добровольно перешел на нашу сторону 28-й Пражский полк. Как отмечалось в донесении, поступившем тогда в Ставку Верховного главнокомандующего, «28-й (Пражский. — С.Б. ) не обстрелял направленные начальником штаба во фланг наши части — и сдался целиком, не причинив русским никаких потерь» .

В мае того же года в районе р. Сан произошла массовая сдача в русский плен свыше 1500 бойцов 36-го Младоболеславского полка. Затем последовал массовый переход на нашу сторону большей части 21-го Чаславского, части 13-го Оломуцкого ополченского полков. Более мелкими группами перебегали к русским солдаты других чешских полков. Это заставило командование австро-венгерской армии переформировать все чешские части и распределить чехов и словаков мелкими партиями по другим полкам.

Напомним: из 2,2—2,3 млн солдат и офицеров противника, взятых русской армией в плен (это, кстати, наиболее устоявшаяся в нашей справочной литературе цифра), немцы, например, составляли всего около 190 тыс., а остальные 2 млн составляли военнослужащие Австро-Венгрии, Турции и Болгарии. Из этого числа австрийцев было около 450 тыс., венгров — свыше полумиллиона, турок — около 63 тыс., остальные военнопленные были славянами . Например, по подсчетам С.Н. Васильевой, их было 670—830 тыс. человек: 200— 250 тыс. чехов и словаков, приблизительно столько же сербов, хорватов и словенцев, 150—200 тыс. поляков, 120—130 тыс. украинцев . Таким образом, каждый третий—четвертый военнопленный являлся славянином. И, как уже отмечалось, довольно значительная их часть сдалась в русский плен добровольно.

Естественно, подобная ситуация, сложившаяся уже в первые месяцы войны, не могла не обратить на себя внимание царского правительства и военных властей. К тому же цель проводимой ими политики по отношению к военнопленным-славянам определялась идеологическим обоснованием Второй Отечественной войны (как она в то время именовалась в официальной пропаганде), т.е. войны освободительной, ведущейся против австрийского и германского порабощения славянства. Для царского правительства было также крайне важно представить Россию в глазах славянских народов Австро-Венгрии и Германии как освободительницу.

Так, поначалу негласно, сложилось столь различное отношение царского правительства, военных властей, да и населения в целом к военнопленным — славянам и неславянам. В связи с этим в первые месяцы войны предполагалось их территориальное размещение по национальному признаку и подданству. Например, военнопленные германской армии должны были отправляться в лагеря Восточной Сибири, а австро-венгерской — Западной Сибири и Средней Азии, где климат мягче. Необходимо отметить, что от этого плана пришлось отказаться ввиду трудностей, возникших с его реализацией. К тому же, как уже отмечалось, пленных австро-венгерской армии было в 10 раз больше, чем германской.

Следует особо подчеркнуть: национальный принцип (славяне и неславяне) неуклонно претворялся в жизнь в течение всей войны. Уже на сборных пунктах военнопленных-славян отделяли от австрийцев, венгров и немцев, эшелоны с которыми следовали в районы европейского, сибирского и дальневосточного Севера. Представителей же славянских национальностей отправляли в европейскую часть страны (в основном в центральные и южные губернии) и в Западную Сибирь. Однако лагерей, где бы содержались исключительно славянские или неславянские военнопленные, не создали. Как показал ряд исследований, в зависимости от местоположения лагеря в нем лишь превалировали представители той или иной национальности. Так, по материалам переписи, проведенной в Омском военном округе в феврале 1915 г., 68% военнопленных составляли славяне, а только около 10% приходилось на немцев, венгров и румын .

К началу 1917 г. в России было создано более 400 лагерей для военнопленных. Территориально они распределялись следующим образом. В пределах Московского военного округа находилось 128 лагерей (где содержалась 321 тыс. человек), Казанского — 113 (285 тыс. человек), Омского — 28 (199 тыс. человек), Туркестанского — 37 (155 тыс. человек), Приамурского — 5 (50 тыс. человек). В лагерях Минского военного округа находилось 78 тыс. военнопленных, Киевского — 406 тыс., Кавказского — 80 тыс., Одесского — 217 тыс., в Области войска Донского — 76 тыс. При этом в европейкой части России находились многочисленные мелкие лагеря, в которых содержались от 2 до 10 тыс. человек, в Сибири — крупные, где одновременно пребывали до 35 тыс. военнопленных .

Как видно из приведенных цифр, размещение военнопленных по территории страны было неравномерным. И если в конце 1914 г. — начале 1915 г. их направляли в основном в Западную Сибирь и на Дальний Восток, то с конца 1915 г. стали размещать в европейской России. Это объяснялось быстрым увеличением числа военнопленных и необходимостью их использования на сельскохозяйственных работах. Отметим, что в течение всей войны лагеря для военнопленных подчинялись одному ведомству — Главному управлению Генерального штаба, находившемуся в Петрограде.

Как уже отмечалось, военнопленные-славяне в отличие от неславян пользовались значительными льготами. Славян в основном старались размещать в центральных и южных губерниях с благоприятными климатическими условиями, направляли на сельскохозяйственные работы, в то время как неславян — в шахты, на строительство, дорожные работы и т.д. Военнопленным офицерам славянам предоставляли свободное времяпрепровождение, а солдатам — возможность совершать воскресные прогулки. Все они могли также общаться с соотечественниками. Напомним: в те годы в России с разрешения властей активно действовали многочисленные славянские общества, землячества, представители которых часто посещали лагеря для военнопленных, распространяли свои брошюры, газеты и листовки, вели антигерманскую и антиавстрийскую агитацию, а также занимались благотворительной деятельностью.

Все это заметно влияло на отношение военнопленных-славян к войне. Многие из них выражали желание с оружием в руках отстаивать независимость своей родины. Подчеркнем: на такой шаг могли пойти лишь подлинные патриоты. Ведь в случае попадания в плен их ждал не лагерь для военнопленных, а трибунал со всеми вытекающими последствиями. И хотя использование таких добровольцев на фронте являлось грубым нарушением принципов Гаагской конвенции 1907 г., военные власти шли им навстречу, так как в глазах российского общества это придавало ведущейся войне освободительный характер .

Еще в самом начале войны в составе русской армии начали формировать особые национальные подразделения. Так, начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии Н.Н. Янушкевич 14 (27) августа 1914 г., разъясняя цель создания Чешской дружины, писал главнокомандующему армиями Юго-Западного фронта генералу от артиллерии Н.Н. Иванову: это «производится главным образом из политических соображений, имея в виду, что при действиях наших войск в пределах Австрии части эти разобьются на отдельные партии, дабы стать во главе чешского движения против Австрии» .

Здесь следует пояснить, что первоначально Чешская дружина формировалась из добровольцев чехов и словаков, проживавших в России. По разным подсчетам, чешско-словацкая диаспора в нашей стране к кануну Первой мировой войны составляла от 70 до 100 тыс. человек. Однако это были люди в основном гражданских профессий, а многие были вообще не пригодны к строевой службе. Поэтому уже осенью 1914 г. военным командованием был поднят вопрос о пополнении Чешской дружины военнопленными-добровольцами чешской и словацкой национальностей.

17 (30) сентября из штаба главнокомандующего армиями ЮгоЗападного фронта начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу от инфантерии Н.Н. Янушкевичу пришла телеграмма, где подчеркивалось, что, как выяснило фронтовое командование, «со стороны Верховного главнокомандующего возражений против принятия в состав чехов-военнопленных (Чешской дружины. — С.Б. ) сообщаю, что Его Императорское Высочество препятствий к означенному приему не видит» .

Вскоре, 2 (15) декабря, было получено распоряжение Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича (Младшего), разрешавшее «поступление [в] Чешскую дружину, сформированную в Киеве, также желающих чехов-военнопленных, причем такой прием признается возможным допустить тотчас по взятии в плен» . После этого распоряжения военнопленные-добровольцы чешской и словацкой национальностей стали основным источником пополнения этой воинской части.

Следующий наиболее крупный контингент военнопленных-славян составляли югославяне (сербы, хорваты, словенцы и др.) — солдаты и офицеры австро-венгерской армии, захваченные в плен либо добровольно сдавшиеся русским, так как они не желали, так же как чехи и словаки, воевать за интересы габсбургской монархии.

Военнопленные-югославяне оказались разбросанными почти во всей территории Российской империи. В числе других австро-венгерских военнослужащих они находились в лагерях, расположенных как в европейской России, так и в Западной Сибири и Средней Азии. Подчеркнем: довольно большое число военнопленных-югославян оказалось на территории Украины, особенно в районе Одессы, где развернулось формирование сербских добровольческих частей (Сербский отряд). Первоначально запись добровольцев из их числа преследовала цель пополнить поредевшие ряды сербской армии после тяжелых боев с Австро-Венгрией, но уже с конца 1915 г., после разгрома сербской армии и оккупации Сербии австро-венгерскими войсками, началось формирование добровольческих частей из военнопленных югославян с целью их использования в составе русской действующей армии. По просьбе сербского правительства в изгнании эти воинские формирования стали называться сербскими, хотя в их составе были также хорваты, словенцы и представители других югославянских народов .

Следует отметить, что в первые годы войны создание подобных национальных формирований шло довольно медленно. Россия еще не испытывала нужды в людских ресурсах для фронта. Их нехватка начала сказываться после кровопролитных сражений 1915 г., когда германский блок перенес основные усилия на Восточный фронт с целью вывода России из войны.

8 (21) апреля 1916 г. сменивший Н.Н. Янушкевича новый начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии М.В. Алексеев обратился к Николаю II с письменным докладом, где отмечал: правление Союза чешско-словацких обществ ходатайствует перед военными властями об освобождении военнопленных чехов и словаков, «доказавших свою преданность славянской идее и имеющих поручительство чешско-словацкой организации», с целью более широкого и целесообразного использования их, главным образом для нужд действующей армии. По мнению М.В. Алексеева, первоначально следовало освободить бывших военнослужащих 28-го Пражского и 36-го Младоболеславского полков, добровольно сдавшихся в русский плен, а также славян-беженцев из Австро-Венгрии, ушедших с отступавшими частями русской армии в 1915 г., а также других славян, за лояльность которых поручатся славянские общества и землячества. На все изложенное М.В. Алексеевым царь ответил «принципиальным согласием» .

Вскоре, 5 (18) июня того же года, военный министр генерал от инфантерии Д.С. Шуваев также обратился к Николаю II с письменным докладом, где, ссылаясь на положительную резолюцию монарха на докладе М.В. Алексеева, поднял вопрос об освобождении военнопленных-славян, «за полную лояльность которых в отношении России ручаются легализованные у нас общества славян» . Выработанный к тому времени военными властями проект предусматривал их перевод в разряд «трудообязанных», привлечение к работам без права ухода и обязательный надзор за ними. Все эти вопросы были всецело в компетентности военных властей, заработную же плату освобожденным на таких условиях военнопленным-славянам должно было установить царское правительство. Однако всякое участие славянских обществ здесь полностью исключалось .

27 июля (9 августа) Николай II вторично выразил согласие с проектом, который передали на рассмотрение «Особому совещанию по объединению всех усилий по снабжению армии и флота и организации тыла», а затем специальному совещанию при Главном управлении Генерального штаба, кому, как уже отмечалось, подчинялись лагеря для военнопленных. Отметим, что этот проект, хотя и постоянно дорабатывался, все же так и не был утвержден.

После Февральской революции пришедшее к власти Временное правительство продолжило политику царских властей по отношению к военнопленным-славянам. 30 июня (13 июля) 1917 г. военный и морской министр Временного правительства А.Ф. Керенский утвердил «Правила, устанавливающие особые льготы для военнопленных чехов, словаков и поляков». Правила разрешали переписку с военнопленными в других лагерях, чешско-словацкими и польскими общественными организациями и частными лицами, предоставление работы по специальности, получение литературы на родном языке, создание касс взаимопомощи и библиотек, совместное нахождение в одном лагере братьев и других родственников. Офицерам и вольноопределяющимся даже разрешалось вступать в брак с российскими женщинами и жить на частных квартирах .

Временное правительство также весьма активно содействовало созданию национальных воинских формирований из военнопленных-славян, начало которому положили еще, как ранее отмечалось, царские власти. Так, сформированная в 1914 г. вышеупомянутая Чешская дружина в феврале 1916 г. была преобразована в стрелковый полк, затем в бригаду, в июне 1917 г. — в дивизию, а в сентябре — в Отдельный Чешско-Словацкий корпус численностью около 45 тыс. солдат и офицеров. Командиром его в октябре назначили русского генерал-майора В.Н. Шокорова, а комиссаром — заместителя председателя российского филиала Чехословацкого национального совета П. Макса.

В январе 1917 г. в Белгороде был сформирован Польский запасный стрелковый полк численностью около 16 тыс. человек. Тогда же на Юго-Западном фронте была создана 1-я Польская стрелковая дивизия. Впоследствии ее пополнили солдаты Польского запасного стрелкового полка. 23 июля (5 августа) Верховный главнокомандующий генерал от инфантерии Л.Г. Корнилов назначил генерал-лейтенанта И.Р. Довбор-Мусницкого командиром 1-го Польского корпуса легионеров, основой которого стала 1-я Польская стрелковая дивизия. Штаб корпуса находился в Быхове Могилевской губернии. К октябрю в составе корпуса уже находились три пехотных дивизии, части кавалерии и артиллерия, а общая его численность достигла почти 25 тыс. солдат и офицеров.

В 1915 г. на базе Сербского отряда, о котором говорилось ранее, были сформированы две дивизии из числа военнопленных, сведенные в 1917 г. в Югославянский добровольческий корпус. Штаб его находился в Одессе, командиром был назначен генерал сербской армии М. Живкович. К октябрю 1917 г. корпус уже насчитывал 30 тыс. человек , а все вместе три указанных корпуса — не менее 100 тысяч. Создавались также и другие, более мелкие, части и подразделения из военнопленных-славян. Таким образом, каждый седьмой—восьмой военнопленный-славянин добровольно вступил в воинские формирования в составе русской армии, чтобы с оружием в руках бороться за независимость своей Родины.

Идеологическая политика в отношении военнопленных в послеоктябрьский период в корне отличалась от проводимой царским и Временным правительствами. Советская власть не делила их на славян и неславян. Национальную направленность сменила классовая, отвечавшая как внешнеполитическим, так и внутриполитическим целям большевистской партии.

Кроме того, Совет народных комиссаров вскоре запретил дальнейшее создание национальных воинских формирований из военнопленных-славян, а уже созданные должны были подлежать расформированию и демобилизации. Так, в январе 1918 г. командованию Отдельного Чешско-Словацкого корпуса пришлось просить правительство Франции об официальном переходе его военнослужащих на службу во французскую армию, а также договориться с советским правительством о переброске корпуса через Владивосток на Западный (Французский) фронт. Однако, как мы знаем, этим планам не суждено было сбыться: 25 мая 1918 г. произошло вооруженное антибольшевистское выступление частей и соединений корпуса, эшелоны которого стояли вдоль линии железных дорог от Пензы до Иркутска, сыгравшее огромную роль в Гражданской войне. Только в феврале 1920 г. между правительством РСФСР и командованием корпуса было подписано соглашение о перемирии, гарантирующее эвакуацию чехословацких легионеров из советской России. Последние части корпуса выехали на Родину в сентябре 1920 г. через Владивосток.

Не менее трагично сложилась дальнейшая судьба 1-го Польского корпуса легионеров. Так, за отказ командования корпуса выполнить декрет советской власти о демократизации армии советское командование Западного фронта, в тыловом районе которого располагались части и соединения корпуса, издало в январе 1918 г. приказ о его разоружении, расформировании и демобилизации. Однако командир корпуса генерал-лейтенант И.Р. Довбор-Мусницкий не подчинился этому приказу, за что и он, и корпус были объявлены советской властью вне закона. После ряда боев с советскими войсками части корпуса отступили в сторону Минска и 20 февраля заняли город. На следующий день в Минск вступили германские войска. Польским частям по соглашению с германским командованием было разрешено временно остаться на территории Белоруссии, ав мае 1918 г. И.Р. Довбор-Мусницкий под нажимом немцев отдал приказ о расформировании корпуса.

Тяжелые испытания выпали и на долю Югославянского добровольческого корпуса. Осенью 1917 г. его штаб и 1-я дивизия были переброшены из Одессы в Архангельск, откуда частично отправлены на Салоникский фронт, а подразделения, прибывшие в Архангельск позже, находились в нем до конца Гражданской войны. Группа же оставшихся в Одессе солдат корпуса в конце года добровольно вступила в 1-й интернациональный отряд Красной гвардии, и находившийся там же запасный батальон корпуса тоже перешел на сторону советской власти. Тогда же из части солдат и офицеров корпуса в Екатеринославе (Днепропетровск) был создан 1-й Сербский советский революционный полк. Дислоцировавшийся в Киеве югославский ударный батальон в начале 1918 г. был переформирован в 1-й Югославский коммунистический полк. Некоторые части и соединения бывшего корпуса участвовали на стороне антибольшевистских сил в Гражданской войне в различных регионах России (Поволжье, Сибирь, Дальний Восток).

По-разному сложилась судьба военнопленных-славян, не вступивших в национальные воинские формирования. Некоторые из них приняли участие в Гражданской войне в составе национальных частей Красной Армии, другие воевали в различных антисоветских вооруженных формированиях. Большинство же военнопленныхславян не участвовало в Гражданской войне и ждало возвращения на родину. Этот процесс начался в 1919 г. и продолжался до конца 1922 г.

СНОСКИ оригинального текста

См., например: Киган, Дж . Первая мировая война: [пер. с англ.]. — М., 2002. — С. 193, 194; Степанов, А.И., Уткин, А.И . Всероссийская империя и СССР в мировых войнах. — М.; Краснодар, 2005. — С. 13.

Цит. по: Петров, А.А . Становление чешско-словацких частей в составе Российской армии в 1914—1917 гг. // Забытая война и преданные герои. — М., 2011. — С. 238.

Участие югославских трудящихся в Октябрьской революции и гражданской войне в СССР: сб. документов и материалов. — М., 1976. — С. 8.

Лисецкий, А.М . О положении военнопленных в России после победы Февральской революции // Участие трудящихся зарубежных стран в Октябрьской революции. — М., 1967. — С. 117.

Великая Октябрьская социалистическая революция: энциклопедия. — 3-е изд., доп. — С. 410, 411, 583, 600.

Сенявская Е.С. Положение русских военнопленных в годы Первой мировой войны: очерк повседневной реальности // Вестник РУДН. Серия «История». 2013. № 1. C. 64-83.

Е.С. Сенявская

Положение русских военнопленных в годы Первой мировой войны:
очерк повседневной реальности

Первая мировая война буквально потрясла мировое общественное сознание, явилась психологическим стрессом для всей современной цивилизации, показав, что весь достигнутый людьми научный, технический, культурный и якобы нравственный прогресс не способен предотвратить мгновенное скатывание человечества к состоянию кровавого варварства и дикости. 1914 год открыл дорогу войнам новой эпохи, в которой проявилась «невиданная до тех пор массовая и изощренная жестокость и гекатомбы жертв» после «относительно благонравных» войн XVIII и XIX столетий, когда все еще сохраняли свою силу «традиции рыцарского благородства и воинского великодушия» ... «В кровавой бойне отныне были попраны все законы морали и нравственности, в том числе воинской. Людей травили газами, втихомолку подкравшись, топили суда и корабли из-под воды, топили и сами подводные лодки, а их экипажи, закупоренные в отсеках, живыми проваливались в морские бездны, людей убивали с воздуха и в воздухе, появились бронированные машины — танки, и тысячи людей были раздавлены их стальными гусеницами, словно люди эти и сами были не людьми, а гусеницами. Такого, да еще в массовом масштабе, не происходило в любых прежних войнах, даже самых истребительных» . Такова была повседневная реальность тех, кто оказался непосредственным участником Первой мировой. Реальность, в которой люди жили и погибали.

Небывалым по сравнению с войнами прежних эпох оказалось в Первую мировую войну и число военнопленных. В Русской армии потери пленными с августа 1914 по 31 декабря 1917 г. составили более 3,4 млн чел., то есть 74,9% всех боевых потерь, или 21,1% от общего числа мобилизованных . Из них 42,14% содержались на территории Германии, 59,9% — в Австро-Венгрии, менее 1% — в Болгарии и Турции.

Положение русских военнопленных Первой мировой войны (включая такие сюжеты, как правовые аспекты военного плена, политика своего и вражеского правительств по отношению к ним, деятельность общественных организаций по облегчению их участи, условия содержания и использование принудительного труда пленных, их контакты с местным населением, психологическое состояние оказавшихся за колючей проволокой, влияние плена на менталитет солдат и офицеров, и многие другие) стало особенно активно изучаться в нашей стране с середины 1990-х годов, чему посвящена обширная литература . Так, в монографии О.С. Нагорной «Другой военный опыт»: российские военнопленные Первой мировой войны в Германии (1914-1922)» подробно анализируются переживания «маленького человека» при столкновении с чужой социокультурной средой, лагерный быт, взаимоотношения внутри сообщества пленных, религиозные практики, стратегии выживания и выработка поведенческих моделей, формирование памяти о плене, и др.

В данном очерке, не претендующем на полноту освещения проблемы, будут затронуты лишь некоторые аспекты повседневности военного плена.

Начнем с того, что «представления русских солдат об условиях германского плена формировались задолго до попадания на фронт… Под влиянием предыдущего опыта и общественных настроений в солдатской среде сформировалось представление о плене как о лучшей доле и пути возможного избежания гибели: «Конечно, наш брат попадает в плен, чтобы только спасти свою жизнь, а присягу забыл. ...почти все, кто участвовал в японской войне и были в Японии в плену, они же в плену и теперь, и вот они пишут письма из плена домой, а дома его читает не только одна семья, но и целое село. Пошел воевать его сосед или знакомый — тоже попал в плен...» . По утверждению О.С. Нагорной, «немецкие протоколы допросов содержат признания солдат, что «отставные, бывшие в плену в японской войне, убеждали товарищей сдаваться»», а в переписке русского Главного Управления Генерального Штаба и Ставки, обеспокоенных высокой численностью попавших в плен русских солдат, «отмечалось, что практически с самого начала войны «в деревнях...новобранцев отпускают с советами: не драться до крови, а сдаваться, чтобы живыми остаться»» .

Влиял на настроения солдатских масс и довольно распространенный миф о «богатом житье» «культурных немцев». Так, в дневниках В. Арамилева приводится любопытный случай. «В наши окопы пробрался удравший из немецкого плена рядовой Василисков. Рассказывает о немцах с восторгом.

— Бяда, хорошо живут черти. Окопы у них бетонные, как в горницах: чисто, тепло, светло. Пишша — что тебе в ресторантах. У каждого солдата своя миска, две тарелки, серебряная ложка, вилка, нож. Во флягах дорогие вина. Выпьешь один глоток — кровь по жилам так и заиграет. Примуса для варки супа. Чай не пьют вовсе, только один кофей да какаву. Кофий нальют в стакан, а на дне кусков пять сахару лежит. Станешь пить какаву с сахаром — боишься, чтоб язык не проглотить.

— Сладко? — спрашивают заинтересованные солдаты.

— Страсть до чего сладко! — восклицает Василисков. И тут же добавляет:

— Игде нам супротив немцев сдюжать! Солдат у его сыт, обут, одет, вымыт, и думы у солдата хорошие. У нас что? Никакого порядка нету, народ только мают.

— Чего ж ты удрал от хорошей жизни? — шутят солдаты над Василисковым. — Служил бы немецкому царю. Вот дуралей!

Он недоуменно таращит глаза.

— Как же можно? Чать я семейный. Баба у меня в деревне, ребятишки, надел на три души имею. Какой это порядок, ежели каждый мужик будет самовольно переходить из одного государства в другое. Они — немцы — сюды, а мы — туды. Все перепутается, на десять лет не разберешь» .

Простоватый неграмотный крестьянин и не подозревал, что ему в плену «пускали пыль в глаза», угощали непривычными «деликатесами», а затем позволили сбежать к своим, чтобы использовать в качестве агитатора, деморализующего боевой дух сослуживцев. Так быт становился оружием «информационной войны», предваряя листовки более позднего времени с призывами к солдатам противника сдаваться и обещаниями сладкой и сытной жизни в плену.

С точки зрения военного руководства, плен воспринимался как позор, а пленные в большинстве своем — как предатели, изменившие долгу и присяге. В первую очередь это касалось добровольно сдавшихся в плен, каковыми считались бойцы, попавшие к противнику неранеными и не использовавшие средства в обороне . Но подозрения и клеймо потенциальных изменников ложились на всех оказавшихся в плену, что прямо или косвенно отражалось на их положении, оказании им материальной, продовольственной и иной помощи, организации переписки с Родиной, и, наконец, на морально-психологическом состоянии самих пленных.

Так, отмечая случаи массовой сдачи в плен нижних чинов русской армии (не только после нескольких лет сидения в окопах, что можно объяснить усталостью от затянувшейся войны и общим разложением армии, но уже осенью 1914 г.!), командование издавало многочисленные приказы, в которых говорилось, что все добровольно сдавшиеся в плен по окончании войны будут преданы суду и расстреляны как «подлые трусы», «низкие тунеядцы», «безбожные изменники», «недостойные наши братья», «позорные сыны России», дошедшие до предательства родины, которых, «во славу той же родины надлежит уничтожать». Остальным же, «честным солдатам», приказывалось стрелять в спину убегающим с поля боя или пытающимся сдаться в плен: «Пусть твердо помнят, что испугаешься вражеской пули, получишь свою!» Особенно подчеркивалось, что о сдавшихся врагу будет немедленно сообщено по месту жительства, «чтобы знали родные о позорном их поступке, и чтобы выдача пособия семействам сдавшихся была бы немедленно прекращена» . Генерал А.Н. Куропаткин заявлял, что «в военной среде сам по себе плен считается явлением позорным, … все случаи сдачи в плен подлежат расследованию после войны и наказанию в соответствии с законом» . В 1916 г. в Петрограде была выпущена специальная пропагандистская брошюра «Что ожидает добровольно сдавшегося в плен солдата и его семью. Беседа с нижними чинами», где разъяснялись те репрессивные меры, которые будут применены к «предателям Веры, Царя и Отечества» .

Другой мерой, призванной предотвратить добровольную сдачу в плен, стало широкое распространение сведений о нарушении противником норм международного права: о реализации в германской и австрийской армиях приказов не брать русских живыми в плен; о пытках и изощренных убийствах раненых, захваченных на поле боя; о лишениях и издевательствах, ожидающих пленного в лагере, и др. Материалы Чрезвычайной следственной комиссии публиковались и в тыловых, и в армейских газетах. Так, в газете «Наш вестник», издававшейся при Штабе Главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта для бесплатной раздачи войскам, регулярно печатались заметки под красноречивыми и часто повторяющимися названиями: «В плену», «Германские неистовства», «Немецкие зверства», «Христиане ли немцы?», «Расстрел 5000 пленных», «В следственной комиссии о немецких зверствах», «В германском плену», «Казаки о сдающихся в плен», «Распятие казака», «Расстрел казаков», «Три беглеца» и т.п. Другие издания печатали похожие по содержанию материалы: «Выдающиеся зверства австрийцев», «Как немцы допрашивали пленных», «Германские зверства в русском окопе», «Варварское умерщвление раненых», «Отравление германцами русского пленного офицера», «Кровавая расправа с пленными», «Сожжение русских раненых офицеров и солдат», «Что такое немецкий плен», «Расстрел за отказ рыть окопы для немцев», «Смерть царствует в лагерях для военнопленных», «Под прикрытием русских пленных» и др. Впоследствии, уже в 1942 г., эти и другие материалы, собранные Чрезвычайной следственной комиссией, были изданы отдельной брошюрой «Документы о немецких зверствах 1914-1918 гг.» .

О характере этих публикаций можно судить по следующему фрагменту, в котором приводятся показания военнопленного лейтенанта австрийского пехотного полка, утверждавшего, что издевательство над русскими пленными в немецкой и австро-венгерской армиях было возведено в систему. «В конце апреля и в мае [1915 г. — Е.С. ], при отходе русских к реке Сан, ко мне неоднократно прибегали мои солдаты — чехи, поляки и русины — и с ужасом докладывали, что где-нибудь поблизости германские и часто австрийские солдаты-немцы занимаются истязанием русских пленных, замучивая их до смерти, — рассказывал он. — Сколько раз я обращался по указанному направлению и видел действительно ужасную картину. В разных местах валялись брошенные обезображенные и изуродованные трупы русских солдат. Находившиеся поблизости германские солдаты каждый раз мне объявляли, что они лишь исполняют приказания своих начальников. Когда я обращался к германским офицерам с вопросом, правда ли это, то они мне отвечали: «Так следует поступать с каждым русским пленным, и пока вы, австрийцы, не будете делать того же, вы не будете иметь никакого успеха. Только озверелые солдаты хорошо сражаются, но для этого наши солдаты должны упражняться в жестокости на русских пленных, которые, как изменники своей Родины и добровольно сдавшиеся в плен, ничего, кроме пытки, не заслуживают» .

Обобщая полученную из самых разных источников информацию, газеты гневно писали: «Зверски жестокое отношение к забираемым германцами пленным и раненым, в полноте проявляется уже с первого момента взятия их в плен, на полях сражений. Сдавшихся жестоко истязают, часто до смерти, раненых добивают прикладами и штыками. Многие очевидцы-офицеры показывают, что при них расстреливали из пулеметов группу забранных в плен казаков» .

Разумеется, подобные публикации, как и факты жестокости неприятеля, с которыми военнослужащим приходилось сталкиваться лично или узнавать «из первых рук» от свидетелей и очевидцев, вызывали обоснованный страх перед возможностью попасть в плен и подвергнуться мучениям и издевательствам. Не случайно, в немецких письмах, дневниках и записных книжках наряду с упоминаниями о пленении русских солдат («…этот трусливый народ (русская пехота) при более сильном напоре с нашей стороны бросал оружие и сейчас же сдавался в плен») встречаются и примеры иного рода: «Один русский офицер застрелился, чтобы не быть взятым в плен» .

21 августа 1914 г. командир 33 эрзац-батальона капитан фон Бессер пишет о боях в Восточной Пруссии: «Мои люди были настолько озлоблены, что они не давали пощады, ибо русские нередко показывают вид, что сдаются, они поднимают руки кверху, а если приблизишься к ним, они опять поднимают ружья и стреляют, а в результате большие потери» . В ответе его жены от 11 сентября 1914 г. мы находим следующий отклик, отражающий настроения в тылу Германии по отношению к пленным: «Ты совершенно прав, что не допускаешь никакого снисхождения, к чему? Война — это война, и какую громадную сумму денег требует содержание в плену способных к военной службе людей! И жрать ведь тоже хочет эта шайка! Нет, это слишком великодушно, и если русские допускали такие ужасные гнусности, какие ты видел, то нужно этих скотов делать безвредными! Внуши это также своим подчиненным» .

Тем не менее, массовость плена стала реальностью мировой войны, а специфический опыт пребывания и выживания «за колючей проволокой» — уделом свыше 3,4 млн русских пленных.

Об условиях пребывания в плену — как на стадии этапирования, так и в пунктах временного и постоянного содержания - подробно рассказывали беглецы, чьи свидетельства фиксировались в опросных листах, собранных, в частности, разведотделениями при штабах командующих фронтами.

Так, в опросе бежавшего из плена рядового 324-го пехотного Клязьминского полка Григория Кузнецова от 6 июля 1915 г. сообщалось: «Кормили нас в дороге плохо и мало, давали 1 котелок кофе на двух и по 1/2 фунта хлеба, хлеб плохой из гречневой и кукурузной муки… Австрийские конвоиры обращались с нами хорошо. Германские солдаты отбирали одежду, особенно сапоги; у меня они отобрали часы… Конвойные русины продавали нам хлеб по 50 коп. фунт…» .

Подпрапорщик 12-й роты Сибирского полка А. Денисов и младший унтер-офицер Иван Банифатьев рассказывали о том, как их гнали в составе колонны военнопленных к границе, а затем везли по железной дороге в Германию: «Из Брезин повели нас почти раздетых, без сапог и шинелей к границе. Многие из нас были раненые, больные. Шли мы 6 дней. Нас не кормили. Подведут к яме с картошкой или свеклой и кричат: «Ешьте, русские свиньи».

Раненые, истекая кровью, шли версты две. Хотя мы друг друга всю дорогу и поддерживали, но, выбившись из сил, отставали и падали. Отсталых немцы всех убивали. До границы нас не дошло и половины. Здесь посадили нас в грязные вагоны. В каждый вагон набили человек по 80-90. Везли нас с запертыми дверями. Окошек не было. Духота — невыносимая. От истощения и тесноты некоторые умирали. Мы их клали к стенке вагона. Стон, крики раненых и больных наводили на всех ужас. При виде всех этих страданий некоторые из нас были близки к сумасшествию. Я, говорит Денисов, несколько раз плакал. В Берлине наши вагоны открыли. Мертвых из вагонов мы вынесли. Нам дали супу и по небольшому куску хлеба; хлеб был с соломою, но мы были готовы есть и камни…»

Бежавшие из плена рядовые 231-го Дрогичинского полка Иван Вербило и Роман Черепаха 4 июля 1915 г. показали, что их использовали на строительстве военно-фортификационных сооружений: «В Ярославе [пленных] разбили по партиям, заставили рыть окопы, кто не хотел работать или говорил, что болен, того доктор германский осматривал и, если находил здоровым, ему давали по 15 палок… Позиция, которую мы рыли, тянется от Ярослава через Радымно к Перемышлю. Стали мы думать, как бы удрать из плена, так как считали позором рыть укрепления против своих и вообще тяжело было в плену во всех отношениях. … Место ночлега было обнесено высоким проволочным забором… Обращались конвойные германские и австрийские с нами плохо: бьют и ругают. Пища была очень плоха. Ячневый суп без мяса и навара, один фунт хлеба очень плохого с мякиной и два стакана чая в день. На счет пищи конвойные германцы лучше, германец даром скорее даст нашему голодному пленному кусок хлеба; австриец, какой бы нации ни был, норовит продать и взять за полфунта рубль» .

Рядовой 6-й роты Л.гв. Семеновского полка Василий Кузнецов рассказывал: «…В Сувалках пленные производили работы. Я лично работал по хозяйству и по погрузке на железной дороге, но мне известно, что наши пленные в районе Сувалок рыли окопы даже под огнем русской артиллерии, причем трое были убиты… С пленными русскими немцы обращаются очень плохо. Бьют палками, почти не кормят. Для солдат из евреев делают исключение и назначают старшими на работы…»

Нижние чины фельдфебель 206-го Сальянского пехотного полка Иван Лаврентьев Аношенков и старший унтер-офицер 74-го Ставропольского полка Захарий Иванов Жученок, вместе бежавшие из плена, сообщили: «…В плену кормят очень плохо, бывает поэтому много краж нашими пленными. При погрузке провианта двух наших пленных нижних чинов расстреляли в Раве-Русской за то, что взяли одну бутылку вина и несколько хлебов. Обращение жестокое вообще…» И. Анашенок дополнил: «…Работали мы в Белжеце по разгрузке разных вещей — провианта и фуража, но я, как фельдфебель, не работал». Подтвердил это и З. Жученок: «…Я, как старший унтер-офицер, не работал и оставался в палатке и познакомился с фельдфебелем Аношенок, и мы решили бежать из тяжелого плена» .

Часть таких показаний включалась в распространяемые в войсках воззвания, предупреждавшие от сдачи в плен , и публиковалась в газетах. Так, 2 июля 1915 г. газета «Наш Вестник» на первой странице писала: «Каждый день являются из Германии наши пленные, которым удалось пробраться через границу после долгих дней скитаний и голодовок.

Рассказы их полны ужасов. Нет границ мучениям и издевательствам, выпадающим на долю несчастных, которых судьба заставила попасть в плен.

Беспрерывная голодовка, позорные работы по вывозу нечистот, побои, суровые зверские наказания за неуспешные вследствие отощания работы; отсутствие ухода за ранеными и больными - вот чем заполнены рассказы тех молодцев, которым удалось пробраться ценою страшных лишений и риска,

И безмерная злоба мучителей, которые, как звери, наслаждаются страданиями безоружных и беззащитных наших солдат.

Вот какими словами заканчивает свой рассказ один из бежавших через Швейцарию: «Не дай Бог, братцы, никому попасть в такое адское мучение. Заболеешь от голода на работе, так для лечения получишь несколько толчков прикладом: несколько наших солдат от такого мучения плакали. И не мало зарыли в сырую землю. Многие не могли вынести такого мучения неприятельского. И пусть меня Бог накажет, если это я неправду говорю…»

…Подобное отношение к военнопленным является лучшей характеристикой нашего врага, который в бессильной злобе, видя неминуемый свой позор, вымещает его на беззащитных пленниках» .

В другом номере, за 9 июля 1915 г., «Наш вестник» приводит рассказ трех беглецов, бежавших из немецкого плена в Голландию, перепечатанный из «Петроградского курьера», Роттердамский корреспондент которого встречался с ними в Русском Генеральном консульстве. Ефрейтор 141-го Можайского полка Иосиф Филобоков и старший фейерверкер 5-й батареи 36-й артиллерийской бригады Иван Матовых попали в плен в самом начале войны, в середине августа 1914 г. в Пруссии, и провели в плену 9 месяцев. Их товарищ доброволец 163-го Ленкоранско-Котенбургского полка Владимир Тимченко попал в плен 2 декабря 1915 г. и пробыл в неволе 5,5 месяцев. Из их показаний можно составить достаточно полное представление о дневном рационе русских военнопленных нижних чинов: «Свое пребывание в этом плену все они в один голос описывают самыми мрачными красками. Пища давалась им в крайне недостаточном количестве. В последнее время, например, хлебный паек был уменьшен до 100 грамм или 1/4 фунта на человека в день. Утром отпускалось кофе по две чашки. То же самое вечером. Иногда вечерний кофе заменялся подсоленною водою с какой-то приправой. Обед все время неизменно состоял из одного блюда: болтушки из неочищенного картофеля с примесью за последнее время (после жалоб!) кукурузной муки. И это все!»

В рассказе присутствует описание самого лагеря и условий содержания в нем, отношения к пленным со стороны лагерной администрации и охраны, использование их на принудительных работах:

«Обращение с пленными возмутительное. Ругают, бьют и увечат их походя, за всякие пустяки. Все караульные лагеря повинны в этом, но особенно встретившиеся нам беглецы жаловались на унтер-офицеров и фельдфебелей: «Собаки цепные, а не люди!» …

Лагери, по описанию беглецов, ниже всякой критики. Сделаны из досок, протекают, зимой тепла не держат. Мебели в них никакой. Вместо постели - солома на полу. Поэтому в бараках грязно, душно и «вшиво».

Благодаря недостатку пищи и антигигиеничности бараков, а также отсутствию бань, среди пленных, можно сказать, свирепствуют всевозможные болезни. Процент смертности там необыкновенно велик. Медицинская помощь дается не всегда, ибо администрация подозревает всех заболевающих в симуляции.

Все вышеприведенные сведения не являлись новостью. Подобные жалобы мы слышали уже не раз от беглецов из другого лагеря. Недостаток пищи, дурное обращение, грязь, болезни — все эти прелести свойственны и другим немецким лагерям. Но последние беглецы жаловались еще на изнурение их тяжелыми работами, это было уже для нас новостью. По их словам, немцы пользуются пленными исключительно для самых тяжелых работ. При постройке, например, железных дорог их заставляют носить бревна, шпалы и др. тяжести, копать канавы и пр.

Обязывают работать всех. Когда, например, унтер-офицеры заявили, что они по русскому воинскому уставу не должны употребляться на работы, им ответили, что они не в России, а в Германии, и что здесь все равны, и рядовые, и унтер-офицеры, и фельдфебели, и подпрапорщики, и все должны работать.

Обязывают немцы пленных работать даже в большие православные праздники. Так, работы производились пленными в Вербное Воскресенье. На Пасху для отдыха был дан всего один день.

Сами пленные, собственно, против работ ничего не имели бы. Они даже предпочитают работать. Но беда в том, что даваемая им пища не соответствует спрашиваемому с них труду. Затем их возмущает то, что их употребляют на работы, связанные с обороной Германии: проведение стратегических дорог, постройка фабрик для изготовления воинских принадлежностей и пр.» .

11 июля 1915 г. «Наш вестник» публикует рассказ еще двух беглецов — младшего медицинского фельдшера 314-го полевого подвижного госпиталя Ивана Еленского и стрелка 39-го Сибирского полка Нила Семенова, подробно описавших свое пребывание в лагере военнопленных и особенности распорядка в нем: «…Пленные помещались в конюшне квартировавшего там до войны кавалерийского полка. В каждом стойле было размещено по 6 человек, что создавало невероятную тесноту. Вскоре же появились разные заболевания. В первое время пленным давали три фунта хлеба на два дня, но это продолжалось не более двух месяцев, после чего те же три фунта давали на пять дней, а иногда не выдавали по несколько дней. На завтрак и ужин пленным отпускался черный кофе, горький, не больше одного стакана на каждого, а обед состоял из жидкой похлебки в очень недостаточном количестве. Положение ухудшалось тем, что немцы никому не разрешали иметь деньги и с первого же дня отняли не только все деньги и ценные вещи, как-то: часы, кольца и проч., но даже сняли со всех шинели и сапоги, выдав взамен их деревянные башмаки, которые были невероятно тяжелы и терли ноги.

В качестве охраны к ним были приставлены ландштурмисты, почти все сплошь пожилые люди. Эти солдаты были страшно грубы и жестоки.

Когда появились среди пленных больные, то никакой медицинской помощи им не оказывали; немцы не верили в их болезни, подозревали притворство и отправляли к врачу лишь тогда, когда больной в изнеможении падал на работе или был уже близок к смерти в вонючей конюшне. Кроме этих доказательств болезни, немцы ни во что не верили. При заявлении пленного о недомогании его обыкновенно били тесаками и прикладами, после чего гнали на работу. Много таких больных умерло прямо на работе.

Курить пленным не разрешали под страхом жестокого наказания. В течение первых нескольких недель плена им запрещено было говорить что-либо между собой, что явилось непосильной тягостью для несчастных, лишенных даже этого утешения.

…Несмотря на тесноту и грязь в помещении и сопряженную с этим нечистоплотность пленных, немцы ни в коем случае не позволяли им помыться, мотивируя это тем, что русские - свиньи и в этом не нуждаются...» .

Описывая условия труда военнопленных на принудительных работах, беглецы рассказали, что 24 ноября 1914 г. их отправили на сооружение каналов для электрической станции в местечке Брансберг. Всего было отправлено около 500 человек, причем им пообещали плату и улучшение пищи, но обманули: условия были ужасны, пленным не выдали никакой одежды, не вернули даже шинелей, люди «работали по колено в ледяной воде, а после работы не могли даже высушить одежду». Причем, «работали по 12 часов в сутки, без исключения, без различия звания» .

В таких невыносимых условиях, ставивших людей на грань выживания, многие пленные задумывались о побеге, а некоторые осуществляли и реальные попытки бежать: «В первый день Пасхи с работ убежали 10 человек пленных, воспользовавшись прорезанным ножами в стене барака отверстием. Тотчас же, среди глубокой ночи, всех пленных собрали на поверку: немцы бесновались и кричали, старались выместить свою неистовую злобу на оставшихся; целый взвод немецких солдат бросился вдоль речки в погоню за бежавшими, но поиски их успеха не имели. Пленные уже втайне радовались, что хоть некоторым их товарищам удалось выбраться из этого ада, но вышло иначе. На рассвете беглецов настигли, восемь человек поймали, а остальные два скрылись… Пойманных же подвергли предварительно истязаниям, после чего двое опасно заболели и, кажется, на другой же день умерли, а остальных отправили под сильным конвоем в Данциг. О постигшей их участи пленные ничего не узнали… Сразу же после этого происшествия режим еще больше ухудшился. Пленным запрещено было иметь даже перочинные ножи, произвели у них поголовный обыск и пригрозили немедленным расстрелом, если у кого-нибудь будет обнаружен нож или другой острый предмет… После этого случая пленных буквально морили голодом…» .

На основе показаний пленных, бежавших из разных лагерей Германии и Австро-Венгрии, а также других источников, в том числе сообщений представителей Красного Креста, делались выводы и обобщения о повсеместном нарушении противником норм международного права в отношении военнопленных и чудовищных условиях их содержания: «Полученные за последнее время совершенно достоверные сведения о положении в Германии наших военнопленных офицеров и нижних чинов дают следующую безотрадно тяжелую картину тех исключительно чрезвычайно тяжелых условий жизни, которые созданы немцами для попавших во власть к ним русских пленных…» .

Особо отмечалось нарушение международных конвенций по отношению к пленным офицерам, лишенным не то что привычного, но хотя бы минимального комфорта: «Перевозка военнопленных офицеров, включительно до старших начальников, производится обычно в неосвещенных вагонах, нередко загаженных скотиною, — по 40 человек в одном вагоне. При этом сидеть приходится прямо на грязном полу, где офицеры вынуждены и спать при переездах, длящихся несколько суток.

Кормят в дороге пленных почему-то большею частью ночью, давая отвратительную сальную бурду, без хлеба, от которой с многими делается рвота. Вода отпускается в крайне ограниченном количестве и то сырая, кипятку же не дают совсем. Покупать что-либо в пути запрещается совершенно.

Обращение конвойных и их начальства с пленными всех чинов и званий неизменно является варварски грубым и жестоком. Так, с полкового священника конвойные сорвали однажды крест и топтали его ногами, раненого офицера били по изувеченной ноге.

В пунктах постоянного квартирования русских военнопленных офицеры размещаются в грязных казармах, по 15-18 человек в небольшой комнате, снабженной двумя ярусами нар. Зачастую офицеры помещаются даже в конюшнях и сараях. Два пленных генерала водворены в тесной унтер-офицерской коморке.

Составленными из офицерских чинов сводными ротами, в состав коих входят и генералы, командуют немецкие нижние чины, проявляя во всем самое грубое отношение к своим несчастным подчиненным. Два раза в день военнопленным офицерам и нижним чинам делаются переклички, производимые каждый раз на дворе, даже в дождливую и холодную погоду, несмотря на то, что громадное большинство пленных одето в одни только легкие защитные рубашки.

Офицеров и генералов постоянно подвергают оскорбительным по форме обыскам и, вообще, создают им в концентрационных лагерях самые невозможные условия повседневного режима.

Питание офицеров, крайне неудовлетворительное по качеству, является более чем скудным. Среди пленных развивается страшное малокровие, а помещение значительной части их в темных, сырых и зловонных подземных казематах вызывает тяжкие ревматические заболевания» .

При этом в документе подчеркивались крайне суровые условия содержания в плену русских солдат и приводились примеры «дисциплинарного воздействия» на них со стороны немецких властей: «Нашим пленным нижним чинам приходится в Германии особенно тяжко. В пищу им отпускается по полфунта самого плохого хлеба в день, два раза в неделю дается по небольшому куску мяса, а в остальные дни только одна подболтка. Пленных солдат наряжают на всевозможные тяжелые работы, подвергая страшно суровым наказаниям. Так, например, за мельчайшие проступки привязывают на несколько часов к дереву или заставляют бегать до изнеможения с мешком, полным песку, за спиной, который больно колотит по спине во время бега. Нижних чинов бьют палками, нагайками, прикладами — за малейшую оплошность.

Один нижний чин, написавший в письме домой, что он получает в пищу по полфунта хлеба в день и два раза в неделю мяса, — как то есть и на самом деле, был присужден на два года в тюрьму за клевету.

На почве недоедания, при усиленной тяжелой работе и отсутствии всякой медицинской помощи, среди нижних чинов развивается большая смертность. Весьма часты и случаи самоубийств; так, недавно нижний чин зарезался коробкой из-под сардинок.

Сношение пленных разных лагерей между собой совершенно запрещено» .

Следует учесть, что ни одна из воюющих сторон «не была готова к размещению такого количества пленных солдат и офицеров противника и их обеспечению в условиях затянувшегося противостояния» . При этом «в ходе войны стремление укрепить моральный дух собственного населения и повлиять на мнение нейтральных стран, измерявших цивилизованность воюющего государства по уровню смертности в лагерях военнопленных, обусловило желание всех сторон занизить или скрыть численность сдавшихся в плен собственных солдат, а также заболевших и умерших военнопленных противника» .

Несоответствие условий содержания санитарным нормам, голод и эпидемии, а также многочисленные нарушения положений международного права стали причиной высокой смертности в лагерях. По мнению отечественных исследователей, уровень смертности среди русских военнопленных составил 7,3%, а в целом в лагерях Центральных держав погибло 190 тыс. чел., из них около 100 тыс. — в Германии . При этом смертность среди выходцев из Российской Империи в два раза превышала соответствующие показатели пленных западноевропейских национальностей . Согласно неполной немецкой статистике, 91,2% смертных случаев были вызваны болезнями (из них 39,8% по летальному исходу занимал туберкулез, 19% — пневмония и 5,5% — сыпной тиф, 31% — «прочие болезни», в которые, очевидно, входили такие «типично лагерные заболевания» как дизентерия, холера и истощение от голода), 8,2% — ранениями и 0,6% — самоубийствами .

Из Центрального Комитета Российского Общества Красного Креста в конце августа 1916 г. сообщали: «В Комитете получены сведения, что наши военнопленные в Германии и Австро-Венгрии в значительно большом числе умирают от туберкулеза и что вообще зараза этой болезнью, принимая там на почве недоедания угрожающие размеры, может послужить очагом распространения этой болезни и в России при возвращении наших пленных. Ввиду этого необходимо кроме усиления продовольствования наших военнопленных посылками съестных припасов соглашение с Германией и Австро-Венгрией об эвакуации туберкулезных больных в нейтральные страны» .

Поднимался вопрос об обмене военнопленными-инвалидами (о взаимном возврате их на родину), о переводе больных и раненных военнопленных в нейтральные страны и их интернировании до конца войны . Соответствующие соглашения были подписаны между несколькими воюющими державами, обмен осуществлялся при посредничестве «Красного креста» и Ватикана. Однако в России решение данного вопроса тормозилось на уровне межведомственных согласований, о чем, в частности, свидетельствует секретная переписка между директором Второго департамента МИД России А.К. Бентковским и руководством Генерального штаба в феврале 1915 г. «Если с одной стороны, — писал Бентковский, — удаление наших военнопленных из Германии может благоприятным образом отразиться на условиях их проживания, то с другой стороны, освобождение германского правительства от обязанности продовольствовать довольно крупное по числу своему количество военнопленных может в некоторой степени хотя бы на некоторое время улучшить его положение в отношении обеспечения народонаселения Германии питательными средствами, что с нашей военной точки зрения, несомненно, представляется крайне нежелательным» . Главное Управление Генерального Штаба в лице генерал-майора Леонтьева выразило полное согласие с данным мнением, хотя, безусловно, понимало, что голод и изнурительный труд для раненных и тяжелобольных людей равносилен смертному приговору. Но «политическая и военная целесообразность» оказалась для высоких чиновников важнее гуманитарных соображений и облегчения участи попавших в плен соотечественников.

Препятствия чинились даже общественным благотворительным инициативам по организации помощи пленным, сбору денег и отсылке продовольствия. Так, М.А. Алексеев призывал запретить публикацию в газетах объявлений о сборах, мотивируя это тем, что «пленные находятся в условиях жизни более сносных, чем защитники Родины на фронте, которые ежеминутно подвергаются смертельной опасности», и если сведения о голоде и жестоком обращении с пленными в лагерях до сих пор останавливали массовый переход к врагу, то сообщения о сборе денег и организации помощи могли настроить «малодушных, не усвоивших понятия долга, на сдачу», и, кроме того, собранные средства сократили бы «затраты немцев на содержание наших пленных» и позволили направить высвободившиеся ресурсы на ведение войны.

В результате такого подхода помощь военнопленным из России была организована поздно и оказалась малоэффективной, а германские власти широко использовали в своих целях трагическое положение русских пленных, развернув в их среде пропаганду о том, что они брошены на произвол судьбы, подрывая тем самым и их моральный дух, и авторитет царского правительства.

Еще в апреле 1915 г. Русский посол в Париже сообщал, что в ряде лагерей «солдаты умирают с голода, посылка денег нецелесообразна, так как покупать съестные припасы солдатам запрещено» . Но на запрос начальника Генерального штаба о необходимости посылки пленным продовольствия, император Николай II ответил отказом, мотивируя его «невозможностью проверить, что хлеб действительно будет доставлен по назначению, а не будет использован для продовольствия германских войск» . 29 июля 1915 г. начальник Генерального штаба направил начальнику Главного управления почт и телеграфов секретное письмо за № 1067 о запрете на пересылку сухарей в посылках для военнопленных . Впрочем, через некоторое время этот запрет был снят.

Среди русского населения распространялись слухи о том, что посылавшиеся русским военнопленным посылки расхищались в Германии и Австро-Венгрии или конфисковывались по решению правительств этих стран. О пропаже посылок весьма эмоционально писала столичная и провинциальная пресса. В результате многие родственники и близкие знакомые военнопленных, а также некоторые общественные организации воздерживались от отправки им съестных припасов . Между тем, многие посылки пропадали еще в пути, так и не достигнув границ Германии и Австро-Венгрии. Об этом 10 ноября 1915 г. в Московский комитет Красного Креста написал генерал-майор Иванченко: «Сын мой, капитан артиллерии, будучи искалеченным, еще в августе прошлого года попал в плен и теперь находится в лагере… Судя по тому, что пишут об участи наших военнопленных, этот лагерь надо признать исключительным. Из самых верных источников я знаю, что комендант у них прекрасный честный старик, очень заботящийся о возможном улучшении их участи, обращение корректное, за заболевшими уход прекрасный, но они голодают потому, что везде недостача продуктов, и вся надежда на нашу помощь, а из нее выходит вот что: сын пишет: «М-м В… (Из Москвы) выслала мужу 14 посылок (непосредственно почтой) и мне 4. Ни одна не получена. Посылки приходят к нам с русскими печатями, с немецкой аккуратностью вскрываются в нашем присутствии и, в большинстве, оказываются обокраденными. «Ищи злодеев у себя» …»

Унтер-офицер И.И. Чернецов попал в плен в 1915 г. Последнее письмо с фронта, полученное от него родными, датировано 15 января, первая открытка из плена — 15 июня 1915 г. Содержался он в лагере военнопленных в Германии, в городе Вормс. Письма из плена, вернее, открытки на стандартном бланке Красного Креста, разрешалось посылать 6 раз в месяц. Содержание большинства этих открыток в 10 строк у И.И. Чернецова стандартное: «Жив, здоров, спасибо за посылку...» А далее обычно следует перечисление ее содержимого, - вероятно, для того, чтобы убедиться, что по дороге ничего не пропало. И лишь 19 февраля по старому стилю (4 марта по новому стилю) 1917 г., в пасхальном поздравлении к родным, его сдержанность и прагматичность уступает место чувствам: «Христос Воскресе! Милые и дорогие Лиза, Алексей Иванович и Бобочка! Поздравляю вас с великим праздником и от всей души желаю встретить и провести его в полном здоровье и душевном спокойствии. Мысленно находясь со всеми вами, я постоянно связан невидимыми духовными нитями, соединяющими нас, и пусть хоть это сознание будет вам и мне утешением в этот великий день. Посылки 10 и 11 получил 15 и 17 февраля. Сердечно благодарю за все. Поздравьте с праздником всех родных. Целую, любящий брат Ваня» . На всех открытках из плена указан обратный адрес: «Для военнопленного. Унтер. Оф. Чернецов Иван. Бат. III, рота 15, N 1007. Германия, город Вормс (Worms)». Следует отметить, что сестра И.И. Чернецова Е.И. Огнева состояла в переписке не только с братом, но и с другими военнопленными из этого лагеря, его однополчанами, посылала им посылки и получала через них известия о брате, в свою очередь, передавая весточки от своих корреспондентов их семьям.

Возможность поддерживать связь с домом, с родными, подать им весточку, сообщить о себе, успокоить близких людей, находящихся в постоянной тревоге об их судьбе, являлась самой острой потребностью для пленных . Главной темой писем были хозяйственные и семейные дела оставшихся дома близких, а основным стимулом, поддерживавшим волю людей к жизни, — стремление вернуться на Родину . Между тем, жесткая цензура и тщательная проверка писем и посылок приводила к значительным задержкам из России почтовых отправлений военнопленным, для которых они являлись вопросами физического и морального выживания, а репрессии германских властей в форме отмены корреспонденции приводили к потере интереса к действительности: «люди падали духом, ходили как тучи и ни о чем не хотели слышать» . Возобновление контактов с Родиной мгновенно улучшало моральное состояние пленных, выводило их из депрессии.

Процесс приспособления солдат и офицеров к ситуации плена проявлялся в широком спектре поведенческих моделей — от пассивного принятия навязанных реалий и бегства от действительности, разных форм сотрудничества с немецкими властями и лагерной администрацией, до скрытого и открытого сопротивления, включая стихийные и организованные выступления. Заключенные лагерей ревностно следили за развитием положения на фронтах, бурно обсуждали политические события в России. В целях самооправдания (в противовес распространенным на Родине подозрениям пленных в предательстве) свое пребывание в плену они пытались представить в свете мученического ореола, а то и внести элемент героизации, включая в самопрезентации отказ от работы на врага или неудачную попытку побега . Один из молодых офицеров характеризовал свои переживания за колючей проволокой как процесс социального взросления: «Из слабого мальчика я превратился в обросшего бородой мужчину, много пережил горя и лишений, но тяжелые испытания укрепили меня, теперь уже не страшно смотреть вперед» .

В целом, следует отметить, что опыт плена был для каждого столь же индивидуален, как и собственно фронтовой опыт. Кому-то везло больше, кому-то меньше. У офицеров было больше шансов на выживание, чем у нижних чинов, у здоровых — больше, чем у раненых и больных, у владевших каким-либо ремеслом — больше, чем у тех, кто его не знал, у образованных — больше, чем у неграмотных, и т.д. Условия, в которых содержались военнопленные, зависели не только от общегосударственной политики, экономических причин, постоянном нагнетании в обществе «образа врага», вызывавшего у разных слоев населения рост ненависти к пленным, но и просто от «человеческого фактора»: злоупотребление полномочиями, неконтролируемый произвол в лагерях и рабочих командах исходили, чаще всего, от местного начальства. «В отдельном лагере уровень насилия зависел, прежде всего, от коменданта, которому принадлежало не только право определять дисциплинарный режим, но и принимать окончательные решения о реализации наказаний в конкретных случаях»

Когда стонет земля

В первой мировой войне участвовало более половины существовавших тогда на свете стран. Военные вихри затянули в свой водоворот и население Верхнесавской и Сочанской долины. Последняя стало местом самых ожесточенных боев. На фронте в долине реки Сочи (ее итальянское название Изоццо упоминается в романе Э. Хемингуэя «Прощай оружие!». - прим перев.), известном в Словении под названием «Сошский фронт», развернулись самые крупные военные операции, проходившие на словенских землях. Здесь на самых опасных отрезках фронта, с огромными потерями, самоотверженно сражалось большинство словенских полков. Практически все формирования, укомплектованные словенцами были брошены на итальянский фронт -австро-венгерская монархия пользовалась присущим словенскому населению, чувством угрозы для их этнических территорий со стороны Италии, посылая словенских солдат в самые горячие точки боев. Поэтому не удивительно, что среди словенцев были такие большие потери. Словенских солдат набирали в армию и с тех территорий, которые на сегодняшний день уже не входят в состав словенских земель: из Каринтии, Штирии, Порабья, из Горицы и Триеста. Словенцы с территории Бенечии (часть Италии) сражались как итальянские солдаты. Среди словенцев было около десяти тысяч жертв. В число жертв вошли также те словенские солдаты, которые погибли в итальянском плену.

В стратегических планах итальянскому фронту не уделялось центрального места, но именно здесь, в словенских горах, откуда итальянцы планировали прорваться в самое сердце монархии, шли наиболее кровопролитные бои. Линия фонта проходила, главным образом, в горах над узким ущельем, по которому течет река Соча, лишь у Горицы, расширяющегося в долину.

После перехода Италии на сторону Антанты и объявления ею 23 мая 1915 г. войны Австро-Венгрии, итальянцы планировали совершить быстрый прорыв к Любляне и Вене через Люблянские ворота. Австро-Венгерское военное руководство сначала планировало отступление по направлению к Любляне, но, к счастью, затем все же решило укрепить оборону на фронтовой линии, граничащей с рекой Сочей. Такое решение защитило большую часть Словенских территорий от полного военного и экологического разорения, а местных жителей от выселения. Итальянское наступление было вскоре приостановлено, и началась длительная, исчерпывающая окопная война. После начальных активных передвижений на фронтах первой мировой войны к осени 1914 года бои перешли в фазу Stellungskrieg, когда противники укрепились на своих позициях, окопавшись на длительный период. Основным видом военных действий были артиллерийские обстрелы и ограниченные вылазки пехоты и, изредка, большие сражения. Боевые действия, развернувшиеся в долине реки Сочи, были типичным примером такого рода ведения войны.

Успехи итальянской армии, предпринявшей в течение 1915 года четыре наступления, были крайне незначительны. Австро-Венгерская 5-ая армия под командованием Светозара Бороевича, серба, по происхождению, располагавшая значительно меньшим количеством живой силы и боевой техники, сумела, однако, организовать исключительно успешную оборону по реке Соче и обробью карста. Первого успеха итальянцам удалось добиться лишь в своем шестом наступлении, заняв Горицу и Добердобское плато. Последовавшие за этим еще три осенних итальянских наступления вновь не принесли им значительного успеха. В десятой по счету битве под Вршичем, в мае и июне 1917 года, итальянцам удалось пробиться на западное обробье Баньского плато. Позднее, в августе и сентябре в 11-ом по счету наступлении итальянцы продвинулись еще дальше, основательно закрепившись на этом плато. Однако полностью сломить сопротивления оборонявшихся австро-венгерских войск им не удалось.

Стремясь уменьшить опасность натиска Италии на фронте по реке Соче, австрийцы и немцы разработали план совместного наступления, известного в истории как 12-ое сражение или чудо у Кобарида. 24 октября 1917 г. немецко-австрийские объединенные войска после предварительного артиллерийского обстрела с газовой атакой, прорвали линию фронта у городов Бовец и Толмин, сомкнув у Кобарида кольцо вокруг итальянских сил, находившихся в Крнском погорье. Достигнутый при этом успех, далеко превзошел все ожидания. Итальянские войска вначале отошли за Тилмет (Tagliamento), а линия фронта при помощи союзников установилась лишь в начале ноября и прошла на реке Пиаве, где и оставалась вплоть до краха центральных сил. Это «чудо», наряду с целым рядом исторических записей, описано в романе Эрнеста Хемингуэя «Прощай оружие!», где автор подчеркивает упрямство, с которым боролись австрийские солдаты, ожесточение воинов, оборонявших этот горный район от итальянцев. Но он их не понимает. Зато абсолютно ясно представляет ситуацию, создавшуюся на этом фронте, словенский писатель Прежихов Воранц, описавший ее в своем романе «Добердоб» (Prezihov Voranc, »Doberdob«). Дело в том, что там боролись и словенские отряды, солдаты которых прекрасно осознавали, что сражаются за родную землю.

Русские военнопленные. В ходе войны с 1914 по 1915 годы австрийские войска захватили на восточном фронте тысячи пленных.

Русские военнопленные

Следует вначале пояснить, откуда в Австрии оказалось такое большое количество русских военнопленных. Австрийские соединения с августа 1914 г. боролись с русскими в Польше, в Галиции, Карпатах и в Буковине. В некоторых успешных сражениях (Лиманова - Папанов в декабре 1914 г., Тарное - Горлицы в мае-июне 1915 г., Ровно в сентябре 1915 г., Буковина в декабре 1915 г., Седмограшко с сентября по декабрь 1916 г., наступление Центральных сил на восточном фронте летом 1917 г.) центральные силы захватили большое количество русских и румынских военнопленных. По официальным данным их общее количество насчитывало 1.268.000. В царской армии были солдаты различных национальностей: украинцы, белорусы, грузины, поволжские немцы, евреи и др. Обычно всех их, без различий, называли русскими солдатами, и позднее - русскими военнопленными. С территорий военных действий их увозили в тыл, где концентрировали сначала в ставке командования корпусов, а оттуда уже транспортировали в сборные лагеря, где переписывали и допрашивали. Больных заразными болезнями отправляли в карантин. Перечислим несколько лагерей, существовавших в тылах фронта на Соче и максимально возможное количество, содержавшихся в них пленных: Grodig у Зальцбурга (30.000 чел.), Marchtrenk у Линца (28.000 чел.), Kleinmunchen

Wegscheid у Линца (самое большой лагерь в Австрии на 57.000 чел.), Hart при Амштеттне (27.000 чел.), Freistadt в Верхней Австрии (30.000 чел.), Feldbach в Штирии (47.000 чел.), Sternthal (Стрнишче у Птуя, в настоящее время

Кидричево) (37.000 чел.), Knittelfeld в Штирии (22.000 чел.), Spratzern в Сант -Пелтене (50.000 чел.).

В этих лагерях находилось намного меньше военнопленных, чем здесь указано, поскольку их направляли на работу, прикомандировывали к воюющим частям или куда-то еще.

Во второй половине 1915 года военнопленных в лагерях стали организовывать по отделениям, в зависимости от предназначения, например, KGFArbeiterabteilung (отделение рабочих), или, например, KGF Eisenbahn Arbeiterabteilung (отделение железнодорожных рабочих), а также KGF Lasttragerabteilun (отделение носильщиков). В отделениях могло быть до 500 военнопленных. Рабочие этих отделений направлялись в помощь действующей армии, на фронт. В 1916 г. такое отделение (с военным обозначением KgfArbAbt и номером отд.) насчитывало 250 человек. В июне 1917 г. заменили обозначение Abteilung (отделение) на Kompagnie (отряд). В ноябре 1917 г., после 12-го наступления на фронте на реке Соче, военнопленные собирали брошенные на поле боя итальянскими войсками остатки муниции. Эти соединения назывались KGF Bergekompagnien.

Через посредничество Красного Креста военнопленные имели какие-то связи со своими близкими, поскольку им слали почту и посылки из дома. Почтовые сообщения осуществлялись через Швецию. Если из дома высылали деньги, лагерные надзиратели выдавали пленным лишь по две кроны в день.

Тяжелейший труд - строительство военной дороги через Вршич

После объявления Италией войны словенские земли Крайна и Горишка оказались в прифронтовой зоне (engere Kriegsgebiet). Цивильные власти должны были полностью подчиняться военным. Из Беляка через Кореньско седло на краньскогорскую сторону, как свидетельствуют исторические источники, тут же была передислоцирована «сотня младострелков». Были заняты все мосты, дороги и переход через Подкорен. Перемещения цивилистов было крайне ограничено. Даже в самих деревнях жителей постоянно проверяли, и каждый должен был иметь при себе удостоверение личности. В последующие несколько дней в Краньску Гору один за другим начали прибывать грузы на поездах, говорят, иной раз, их было до ста в день. По железной дороге подвозили военное снаряжение, пушки, боеприпасы, продукты питания - все, что было необходимо фронту. Крестьяне должны были оказывать содействие при перевозках, обязаны были по требованию предоставлять тягловых животных. В июне 1915 г. в Краньскои Горе появились венгерские пехотинцы, так называемые, гонведы, и полностью ее заполонили. Их отряды относились к 20-ой дивизии гонведов. Больница была устроена в гостинице «У почты», перевязочный пункт у капеллана. Там жители часто видели раненых, приходивших за медицинской помощью, тяжело раненых возили в специальных, покрытых серых двуколках. В саду дома священника сделали пекарню. Когда венгерские солдаты ушли, в Краньску Гору вошла 44-ая стрелковая дивизия, в которой служило много словенцев. Постепенно, здесь собирались также беженцы из Верхнего Посочья (г. Бовец с окрестностями). Они принесли с собой сыпной тиф, разросшийся в настоящую эпидемию -до октября 1915 г. от него умерло около 50 человек.

По различным свидетельствам на строительство дороги в район Краньскои Горы в 1915 году было привезено от 10.000 до 12.000 военнопленных, главным образом, русских. Некоторые пленные были заняты также в работе на железной и канатной дороге, на расчистке дороги по долине, на складах, в больнице и в других местах. Австрийское военное командование отдавало себе отчет в том, что оно не сможет успешно оборонять котловину вокруг Бовца без нормального снабжения фронта. Существовавшая тогда дорога через перевал Предел, находилась под обстрелом неприятельской артилеллерии, поэтому перевозки по ней осуществлялись только в ночное время. Снабжение осущетвлялось также по подземному ходу, соединявшему старую шахту в Рабельском ущелье с Логом под Мангртом. Однако, имеющихся дорог было недостаточно для бесперебойного снабжения воюющей армии в Крнском и Канинском погорье, а также вблизи Бовца. Поэтому было принято решение построить горную дорогу от Краньскои Горы до долины реки Сочи через перевал Вршич, куда до сих пор вела лишь временно проложенная горная тропа. Уже осенью 1914 г. начались первые подготовительные работы к строительству дороги.

Первые 25 военнопленных сибиряков попали в Краньску Гору уже в сентябре 1914 года. За ними следовали все новые и новые партии пленных. В июле 1915 г. в Краньску Гору привезли более 5.000 русских военнопленных, расселившихся в деревне под Разорьем. Позже привезли еще, как минимум, в два раза больше. Местность стала напоминать настоящий тыловой перевалочный пункт, жители которого вынуждены были нести на себе тяжкое бремя военного времени: бараки, полевые кухни и госпитали, пекарни, мясные лавки, бани, прачечные, склады, груженые колонны снабжения фронта, электростанция и другие объекты - все это вдруг заполонило ежедневным военным бытом течение жизни Краньской Горы. И в самом городке армейские строители соорудили более 100 бараков - не пощадили даже самые красивые сады. В саду возле гостиницы Славец поставили полевой госпиталь, во дворе дома священника местной церкви в пяти бараках разместили бойню, организовали баню. В деревне Подкорен было много, так называемых, «маршкомпаний» -походных отрядов, готовых к отправке на фронт, которых тренировали всего каких-нибудь 3-5 недель, и затем, сразу отправляли на поле боя.

Поскольку все мужское население деревень было мобилизировано в армию, в работу начали постепенно включать военнопленных, ставших главной рабочей силой всех военных учреждений тыла, расположенных непосредственно на подступах к фронту. Но главным занятием военнопленных на словенских территориях во время войны стало строительство дороги на Вршич; они участвовали также в строительстве военного водопровода, трасса которого проходила вдоль Терновского леса в направлении г. Постойны, а некоторые работали в крестьянских хозяйствах. Точной статистики по количеству русских военнопленных, попавших в Словению, умерших здесь и т.д., вероятно, никогда не удастся уже получить. Права военнопленных защищали международные соглашения и законы. В них определялись их права, обязанности, а также обязанности по отношению к ним государств, в которых они попали в плен (плата за обязательную работу, различия в статусе между офицером и простым солдатом). Однако, во время первой мировой войны не было последовательного соблюдения конвенций, военнопленных вынуждали заниматься тяжелым физическим трудом при исключительно скудном рационе питания.

В Краньской Горе, по берегам реки Пишница, впадающей в Саву Долинку, возник большой барачный поселок. По дороге в Клин и в самом поселке, на месте, где теперь стоит Русская часовня, рядом с Эрьявчевым домом и повсюду, где было место, в том числе, и на южной стороне Вршича, в Тренте и по долине реки Соча до Лога, появилось множество деревянных домиков, разного размера. Дома были с каменным фундаментом, в некоторых местах до сих пор сохранившимся, например, возле Эрьявчевого дома. Военнопленные, строившие и затем и следящие за дорогой, жили в особых бараках, стоявших отдельными группами, лагерями. Самыми большими были - северный лагерь - Nordlager - у дороги на север от Эрьявчевого дома, и южный лагерь -Sudlager - в двух километрах от вершины горы Вршич, со стороны Тренты. Кроме жилых бараков для пленных в каждом лагере стояла кухня, пекарня, медпункт и склады.

По приказанию австрийского командования военнопленные осуществляли различные виды строительных дорожных работ. Так, они расширяли узкую горную дорогу, шедшую через долину реки Пишница, приспосабливая ее для автомобильного транспорта. Под руководством главным образом австрийских специалистов, неумелые солдатские руки пленных, одновременно в разных местах осуществляли различные земляные работы, строили виадуки и мосты, тесали камень. Пленных использовали также в работах по расширению железнодорожной станции в Краньской Горе и в других местах. Жили они в больших, плохо отапливаемых бараках, кормили их плохо, притом, что они ежедневно, с утра до ночи, были заняты на тяжелых физических работах. Из-за горных условий работы, непогоды, холода и влаги среди них нередки были также случаи серьезных тяжелых заболеваний и травм, зачастую кончавшихся смертью. После войны некоторые очевидцы в своих воспоминаниях писали и о жестоком, нечеловеческом обращении военных охранников с русскими пленными. Умирали пленные и по одиночке, а во время эпидемий - большими группами. Читая о суровом обращении с военнопленными и тяжелом непосильном труде пленных, не будем забывать еще и о том, что австрийское командование очень торопилось, находясь в страхе от приближающейся зимы. В конце лета 1915 года им удалось остановить итальянское продвижение вперед, и тогда стало ясно, что войсковые соединения вынуждены будут перезимовать в условиях высокогорья. В короткий срок - за несколько оставшихся до первого снега недель - необходимо было построить всю инфраструктуру, которая бы обеспечила армии жилье и возможность снабжения всем необходимым. При этом дороге на Вршич отводилась ключевая роль.

Строительством дороги руководил особо отобранный штаб австрийских соединений, среди которых было также несколько штатских. Участвовали также военные строительно-технические и инженерные формирования (как бы сказали в современной армии), начавшие с трассирования и измерения дороги в Тренту. В Краньску Гору было привезено огромное количество материалов, а вместе с тем, постоянно поступали все новые и новые партии русских военнопленных. Трассу до Тренты разделили на 12 или 13 участков; во главе каждого участка был поставлен инженер. Работа началась на всех участках одновременно. Среди инженеров-строителей были в основном немцы из Чехии, а также несколько венгров. Строительными работами руководил инженер Келер, а руководством всех подготовительных и других работ - чешский немец, тогда еще майор, Карл Римл, женившийся потом на богатой местной жительнице Марии Хрибар и живший в Краньской Горе вплоть до 1925 г. Русские считали его хорошим человеком. Первым участком дороги - от Краньской Горы вдоль Пишницы, где тогда еще не было озера Ясна, до гостиницы «Эрика», руководил словенский инженер Бештр, которого немецкие коллеги, среди которых было также немало евреев, недолюбливали, по причине его славянского происхождения. Руководство стройкой было расположено в Краньской Горе, а затем в доме, построенном Карлом Римлом {Римлов дом - Riml Hutte), теперь это Дом в Лесу. Начальство отдельных участков помещалось также в Эрьявчевом доме (Vosshutte) и в Slovenische Hutte, теперешнем Тичарьевом доме. Строящаяся дорога получила название в честь эрцгерцога Эугена - »Erzherzog Eugen Strasse«. Она проходила по тому же месту, что и дорога, дошедшая до наших дней, но только у Русской чаовни, она огибала гору слева и выходила напрямую к Дому в Лесу. Ее остатки видны до сих пор.

Русские рабочие на строительстве дороги, Вршич, лето 1915 г. Райский уголок владений Златорога в одночасье изменился, наполнившись шумом работающих механизмов, грохотом от взрывов скал, преграждавших путь, стонами людей, стуком лопат и мотыг, долбящих каменистую почву. Отцы, мужья и сыновья, в жилах которых текла славянская кровь, люди всех возрастов, в нечеловеческих усилиях и муках, к октябрю 1915 г. закончили строительство 30-ти километровой дороги, ведущей на фронт.

Работы на строительстве дороги начались летом 1915 года, сразу после таяния снега. На строительстве были заняты только русские военнопленные, разделенные по 25 человек в группе. Их охраняли двое - австрийский солдат и русский переводчик, по обыкновению, еврей. Последний не работал. Среди военнопленных было большое число поволжских немцев. Когда по дороге гнали захваченных на фронте итальянских военнопленных, русские их ругали и как могли издевались, норовя ударить лопатой и так далее, так они вымещали на них свою ярость. По сохранившимся свидетельствам охране иногда с трудом удавалось отбить итальянцев от нападок русских. Дело в том, что военнопленные считали Италию, заменявшую союзников и объявившую войну Австрии, виновницей в своей страшной участи.

Подъем боевого духа, самоуверенности и гордости являлись важной частью психологической подготовки солдат. Стимулом для австрийских солдат был образ главнокомандующего юго-западного фронта эрцгерцога Эугена. Поэтому на Вршиче ему был поставлен импозантный памятник, символизирующий величие Австрии. Лишь в изготовлении корпуса памятника было занято около 200 военнопленных. Франц Уран и еще некоторые местные жители предупреждали командование, что место, выбранное для установки памятника, очень неподходящее из-за лавиноопасности участка. Ответственные за строительство памятника утверждали, что скульптура будет настолько прочной, что ей будут не страшны никакие естественные катастрофы. Время однако показало, что они ошибались.

Грузовая канатная дорога

Для максимального увеличения пропускной способноисти транспорта из Краньской Горы через Вршич протянули канатную дорогу, полагая, вероятно, что в зимние месяцы, из-за снежных заносов, перевозка грузов по дороге будет осложнена, и их доставка станет возможной лишь с помощью грузового подъемника. Стартовая площадка канатки была на западой стороне железнодорожной станции. Канатная дорога состояла из нескольких отсеков, длина которых зависела от угла наклона. На ровных участках отсеки были длиннее (приблизительно три километра), а там, где был большой наклон - от одного до двух километров. Первые два отсека, до Клина, были длиной 3 км и шли прямо на юг. Третий отсек, от Клина и дальше - шел под прямым углом в западном направлении и был около километра длиной. Остановка между III и IV отсеками находилась недалеко от водного источника; IV отсек был чуть дальше километра длиной, а остановка между IV и V отсеками была установлена в 100 метрах от Эрьявчевого дома. V отсек, из-за крутого подъема, был самым коротким - менее 500 метров. До достижения конечной станции канатной дороги в Тренте, груз должен был преодолеть еще четыре промежуточных станции. Канатная дорога доходила до Черчи и находилась на полпути между Лепеной и Бовцем. Груз должен был быть весом не более 100 кг и крепился на ручку, находящуюся непосредственно на главном стальном канате, - примерно так, как на современных подъемниках. В некоторых местах канаты очень сильно провисали, так что груз слишком приближался к земле. Там голодные пленные и другие рабочие иногда перехватывали груз. За кражу груза пленный зачастую расплачивался жизнью. В день канатная дорога перевозила 250 тонн груза. В настоящее время по трассе той канатной дороги через Вршич проходит линия электропередач. До сих пор кое-где видны развалины станций подъемника (под вершиной перевала Вршич, в Шупцах над Трентой). Из-за близости фронта во время войны жизнь в Краньской Горе, на Вршиче и в Тренте была очень бурной. Для облегченния осуществления всех поставленных военным временем задач, в сентябре 1916 г. жители Краньской Горы договорились с военным начальством, что в местечке Баба на Пишнице будет построена электростанция. Через год ее строительство было завершено. До этого во дворе дома Славца и в доме Грегора Жерьява стояли мощные агрегаты. Один за другим в Краньску Гору приходили товарные поезда, везущие солдат на фронт. Там они задерживались на несколько дней или недель, в зависимости от положения на фронте или распоряжений комадования. Затем долгие колонны солдат маршировали по дороге через Вршич по направлению к линии фронта. Строительство дороги продвигалось исключительно быстрыми темпами. Военнопленные работали без отдыха: взрывали скалы, преграждавшие путь, носили камни для укрепления дорожного полотна, засыпали гравием, строили и укрепляли опорные стены, расположенные над и под дорогой, возводили мосты и виадуки. Тяжелые погодные условия в горах, холод, рваная униформа, нехватка другой одежды и обуви, скудная пища, примитивные условия жизни в плохо отапливаемых бараках, отсутствие средств гигиены и другие неудобства становились причиной разных, в частности, желудочно-кишечных и других заразных болезней, кончавшиеся смертным исходом. В итальянских источниках сохранились сведения о том, что австро-венгерские солдаты на итальянский фронт занесли холеру с восточного фронта, распространившуюся там летом 1915 и 1916 гг., в том числе, и среди мирного населения. Те же источники сообщают о появившемся в военных формированиях в верховьях Сочи сыпном тифе, источником которого, были, якобы, не убранные трупы, отравившие источники питьевой воды. Были сообщения и о случаях заболевания оспой, против которой врачи призывали делать прививки. Тяжело больных возвращали в лагеря для военнопленных, откуда их привозили на строительство.

Неумолимая логика войны, жестокость отношений между людьми, дошедшими до отупения всех чувств, изо дня в день сокращали ряды военнопленных. Их жизни уносили не только голод, холод и заразные болезни, но и множество несчастных случаев и аварий на строительстве, при взрывах и других тяжелых работах. Пушечная канонада, доносящаяся с фронта, с каждым сражением становилась все слышнее, и первоначальный страх сменился смиренной привычкой к этой жуткой музыке, раздавашейся по ту сторону горного перевала. На строительстве дороги пленные превращались в каменщиков, строителей, лесничих, но прежде всего, носильщиков и чернорабочих, которые своими натруженными мозолистыми руками, потом и кровью своих изможденных телес, метр за метром, километр за километром строили дорогу на Вршич. За эту дорогу они платили своей жизнью, по этой дороге все новые и новые солдаты шли на фронт, а чаще всего - в смерть. Количество погибших среди итальянских и австро-венгерских солдат в сражениях на реке Соче насчитывает более ста тысяч человек. На обеих воющих сторонах были словенцы (в итальянских войсках - уже упоминавшиеся нами словенцы из Бенечии). Русские военнопленные своих погибших товарищей хоронили прямо у дороги, символически обозначая скромные холмики деревянными крестами. Время скрыло последние пристанища погибших. Захоронения больших групп погибших военнопленных производились на военных кладбищах в Краньской Горе, Тренте или в Соче, а также вблизи горных приютов, в поселках Худа Равен, Леме и в других местах.

Дорога через Вршич, длиной в 30 км, по свидетельству современников, отличалась дерзкой проектировкой. При этом, скорее всего, учитывалось, что она будет использоваться и в мирное время. Движение по ней началось уже в ноябре, т.е. до начала зимы 1915 -1916 гг. Краньскогорскую базу снабжения фронта, строительство дороги, а также передовую линию фронта посетил тогда эрцгерцог Фридрих, а в декабре еще и эрцгерцог Эуген. Дорога была названа в его честь, и на ее открытии - какое роскошество для военного времени! - по искусственно сделанным террасам пустили водопад.

По дороге тут же начались перевозки разнообразных грузов, необходимых для фронтовых соединений, солдаты же по ней на фронт шли пешком через Вршич в Крнско или Канинско погорье или в Бовец.

Обычное явление в природе гор - лавины

Штатские строители и местные жители, хорошо знавшие капризы здешних гор, не раз предупреждали руководство дороги о большой опасности схода снежных лавин в окрестностях дороги, особенно после обильных осадков или во время весеннего таяния снега. Руководители не обращали особого внимания на эти предупреждения, доверяя собственным знаниям. Махнув рукой, они отвечали, что, мол, мы старые специалисты по снежным лавинам!Единственное средство защиты, на возведение которого, по инициативе знатока снежных лавин и лесного инспектора Франца Урана, они все же пошли, была противолавинная защита с деревянными навесами над дорогой, но лишь в некоторых ее местах. Люблянский лесоторговец Иван Закотник отправился в город Беляк и договорился с армейским командованием группы войск генерала Рора, чтобы противолавинная защита была построена из его леса. Предложение было принято, поскольку командование осознавало всю важность безопасной транспортировки австрийских войск к месту боев через Вршич. Лавиноопасным был прежде всего участок дороги под самым перевалом, поэтому там и поставили противолавинный щит - от Мочила через вершину перевала до Тичарьевого дома. На изготовление таких щитов шло огромное количество леса. Поблизости не было ни достаточного количества специалистов по лесу, ни плотников, поэтому их мобилизовали по всей Словении, и в близлежащих тирольских местах. Срубили соседний лес и сделали балки. В местечке Леже рабочие беспрерывно пилили лес, заготовляя до двух вагонов бревен в день. Другие рабочие вбили у дороги опорные балки и через них настелили крышу, способную выдержать снежную лавину. Над бараками построили огромный деревянный мост, который был бы способен защитить их при сходе лавины, изменив направление ее движения в сторону от домов. Выглядело так, что теоретически, эти огромные сооружения должны были бы быть способными противостоять стихии, защитив дорогу и жилище рабочих. До зимы 1915 года сооружение противолавинной защиты было закончено.

Первая зима, прожитая в горах, заставила строителей дороги через Вршич убедиться в непридвидимом характере гор и в правоте местных жителей и тех специалистов, которые предупреждали о возможных опасностях, зная суровый характер высокогорья в зимний период. Несмотря на все испытанные тяготы жизни зимой в горах, строителям повезло хотя бы в том, что настоящая зима в 1915 году сильно запоздала. Старики говорили, что такого незначительного количества осадков, как в тот год, не бывало последние 35 лет. Настоящего снега не было ни в январе, ни в феврале. Однако, местные, хорошо знакомые с капризами Вршича, знали, что снег, рано или поздно, обязательно выпадет.

Снегопад начался в начале марта. Снег падал большими хлопьями - метель не прекращалась несколько дней. Военное командование требовало от военнопленных, чтобы они беспрерывно расчищали дорогу, чтобы обеспечить бесперебойный поток транспорта на фронт. Мокрый мартовский снег 1916 года страшной угрозой повис над барачным поселком строителей. В среду на первой неделе Великого поста, 8 марта 1916 года, в час дня, с южного склона Мойстровки и Робичья внезапно сорвалась огромная снежная лавина - тонны мокрого, тяжелого снега с огромной силой обрушились на противолавинные щиты, которые, не выдержав натиска, рухнули, смяв под собой всех жителей строительных бараков - рабочих северного лагеря. Среди них были военнопленные, их охранники и другие жители. Лавина полностью смела также и мощную конструкцию двадцатиметрового памятника эрцгерцогу Эугену, от которого не осталось и следа. Об огромных размерах и силе сошедшей лавины можно судить по тому, что от Тичарьевого дома со стороны Тренты, (где приостановившись, лавина наклонила дом на 15°) она дошла до Эрьявчевого дома на Краньскогорской стороне, где собралась ее главная часть. Два этих дома расположены приблизительно в километре друг от друга, на разной высоте, с разницей в 100 метров над уровнем моря. На такой протяженности лавина засыпала все, что встретилось ей на пути.

Масштаб катастрофы, учиненной сошедшей лавиной, начали осознать лишь после таяния снега. Засыпанные люди под снегом были страшно изуродованы: оторванные головы, руки, ноги, из-за упавших балок, раздавленные тела. Когда снег сошел, погибших стали развозить на различные кладбища, больше всего в Краньску Гору, в братскую могилу к тому месту, где потом была поставлена Русская часовня, на военное кладбище в Тренте, некоторых хоронили в отдельных могилах прямо на склонах.

Снежная лавина. Весенняя лавина со склонов Мойстровки захватила территорию протяженностью почти в километр. Лавина накрыла северный лагерь. Хотя по совету местных жителей над лагерем и были поставлены противолавинные щиты и заграждения, но под тяжестью мокрого снега они мгновенно были смяты и похоронили под собой несчастных жителей лагеря.

Правда о большой лавине

Поскольку в публикациях, связанных с событиями вокруг лавины, было много неточностей, приведем некоторые свидетельства и комментарий к ним.

Об этом несчастье коротко упоминает учительница истории и географии из Краньской Горы Ивица Рупник. В 1931 в своей книге История Краньской Горы и ее окрестностей, вероятно по ошибке, она пишет, что в тот год зима была очень снежной, лавина сошла на Рождество, а жертв хоронили уже в феврале.

Судя по имеющимся хронологическим записям (Блажей, 1952; Уран, 1957), хотя и составленным через несколько десятилетий после схода лавины, зимой 1915/16 гг. до конца февраля 1916 г. настоящего снега практически не было. Эти данные проверены и соответствуют действительности.

В 1937 г. были опубликованы воспоминания жителя Краньской Горы Грегора Жерьява, в которых он подчеркнул, что было несколько сходов лавин, в первый раз - в первую неделю Великого поста, 8 марта 1916 г., во второй раз, в воскресенье 12 марта, и потом еще несколько раз. Трагедия с военнопленными произошло после первого схода лавины и частично, во второй раз. Жертв лавины, судя по его записям, было 210 человек, из них - 40 австрийцев, а остальные - русские. Автор записал эти данные со слов военного инспектора, у которого были списки погибших. Спасли троих: австрийского офицера защитили какие-то доски, его засыпало шестиметровым слоем снега, он копал 36 часов, и ему удалось спастись и выйти на поверхность. Второй спасшийся был пекарь, которого спасла печь, к тому же у него было достаточно хлеба, чтобы дождаться помощи. А третьего откопали живым, так как на следующий день после схода лавины, на том месте, где его засыпало снегом, проходил начальник жандармов, услышавший стоны. Там начали копать и достали живого человека, зажатого между двух мертвецов. Весной, когда снег совсем стаял нашли и других пострадавших и похоронили их, главным образом, в Тренте.

Священник из Ратеч, историк и хроникер, Йосип Лавтижар, в 1947 г. в своих дополнениях к приходской хронике Краньской Горы писал, что в ту зиму выпало очень много снега, а погода была «южной». Ближе к весне с Мойстровки сошла большая снежная лавина, засыпавшая 170 русских и 40 австрийцев. Мертвых откопали только весной, после таяния снега, поскольку некоторые оказались погребенными под снегом на тридцатиметровой глубине.

Франц Уран, как знаток местности вокруг перевала Вршич и руководитель всех работ, так или иначе связанных с лесом на этой территории, многократно бывал там, консультируя при строительных работах, поэтому сообщенные им сведения, хотя и опубликованные через много лет после событий, заслуживают большого доверия. Кроме того, они совпадают с данными, сообщенными в воспоминаниях местного жителя Грегора Жерьява. После произошедшего несчастья ситуация по-прежнему оставалась лавиноопасной, поэтому сразу оказать помощь пострадавшим было невозможно.

Франц Уран рассказывает: «8 марта 1916 г. после обеда я собирался отправиться наверх, чтобы посмотреть как идет работа. Я вышел из нашего дома в час дня. Была настоящая метель. Подходя к Худи Равни я услышал ужасный крик, раздавшийся как бы из сотен глоток, который вдруг тут оке стих. Иду я потихоньку дальше, как вдруг вижу, мне навстречу несутся русские военнопленные с перекошенными от страха лицами и кричат: «Лавина, лавина!» Промчалось еще несколько австрийских охранников. Все, кто бежал сверху были настолько испуганы, что от них невозможно было добиться никаких ясных объяснений. Заставить их вернуться назад тоже было нереально. Все твердили, что готовы умереть, но наверх не пойдут. Офицеры и инженеры потеряли голову и не знали, что делать...

В тот день было абсолютно невозможно уговорить русских военнопленных организовать какую-нибудь спасательную акцию, у австрийских офицеров тоже не было ни желания, ни смелости вернуться на место катастрофы...

На следующее утро в наш поселок из южного барака (барак находился на южной стороне Вршича в «Южном лагере») пришли все офицеры и инженеры. Все были вооружены - у всех были револьверы, которые они не носили в обычных ситуациях. Офицеры потребовали, чтобы все русские военнопленные вышли. Когда русские пленные собрались, из их толпы отделилась депутация из трех человек, заявивших тогдашнему командиру, что на работы на Вршич они больше не пойдут, поскольку это дело представляет собой угрозу для их жизни, и, что австрийское военное командование не имеет права их использовать на таких работах. Инженер Шутт им снова начал угрожать, что в случае продолжения сопротивления приказаниям, он будет вынужден прибегнуть к оружию. Депутация на это ему ответила, что все пленные готовы умереть, но на работу на Вршич больше не пойдут. Они отказались также от участия в спасательной акции, сказав, что она не имеет смысла, так как наверху все живое уничтожено. Лишь некоторые военнопленные выказали готовность идти наверх, если есть хоть какая-то надежда кого-либо спасти. Австрийцы, офицеры и инженеры еще больше боялись идти наверх, чем русские.»

После схода второй лавины боязнь повторения катастрофы еще возросла. По данным Станко Хрибара первые австрийские военные спасатели под руководством Франца Урана и жителей Краньской Горы Михи Ойцля и Йоже Кошира отправились на Вршич в четверг, 16 марта.

Из-за военного положения данные о жертвах были засекречены, поэтому, запись об их количестве, делалась, скорее всего, по слухам и предположениям. Исследователи этой катастрофы утверждают, что количество жертв составляло 200- 300 человек, тогда как жители Краньской Горы считают, что их было не меньше 600. Автор монографии о Краньской Горе «Деревня Боровшка» Вид Черне считает, что самым достоверными могут считаться сведения, взятые из хроники местной церкви, в которой говорится о 272 жертвах. Эти данные церковному ключнику Грегору Жерьяву, по прозвищу Кравань, сообщил тогдашний приходской священник Андрей Краец, участвовавший в погребении жертв. Эти сведения совпадают с источниками, находящимися в венском военном архиве. Последним пристанищем многих жертв, по записям Черне, стало так называемое «солдатское кладбище» на Подлесе в Краньской Горе, где была несущая опора канатной дороги станции «Подлее № 2».

Архивные данные о катастрофе

Наш современник, историк из г. Есенице, маг. Марко Мугерли, сотрудник Верхнесавского музея, занимался поисками данных о дороге на Вршич в Венском военном архиве. Им была найдена телеграмма, посланная 8 марта 1916 года в штаб 10-ой армии города Беляк, через несколько часов после схода лавины, имевшей катастрофические последствия. В сообщении говорится приблизительно о сотне русских военнопленных и трех работниках грузовой канатной дороги. На следующий день были телеграфированы уточненные данные. Речь шла о троих погибших, из которых один был охранник и двое русских. Пять охранников и 67 русских имели повреждения и травмы. Пропали 12 охранников и 71 русский. 12 марта рано утром трагедия повторилась. В Посочье почувствовали землетрясение, длившееся 30 секунд, которое, по всей вероятности, и вызвало новый сход лавины на перевале. После него среди строителей дороги не досчитались еще 17 человек.

Маг. Мугерли привел также данные из дневника работ на военном строительстве, который вел майор Карл Римл. Согласно приведенным там данным, исследователь пришел к выводу, что накануне рокового дня на вершине перевала было два отделения пленных. Через несколько дней после трагедии из двух отделений сделали одно. В отделение обычно входило около 250 пленных. Отсюда следует, что количество жертв, названное тогдашним краньскогорским священником Грегору Жерьяву нисколько не преувеличено.

Итак, по прошествии стольких лет после события, мы, наконец, с уверенностью можем сказать, что в марте 1916 года сошедшие с гор две снежные лавины, унесли жизни около 200 русских военнопленных.

Снежные лавины в словенских горах в период военных действий на фронте в долине реки Соча (1915-1917)

Франце Малешич в своей книге «Память и предостережение гор» с исключительной систематичностью собрал и интерпретировал данные о несчастных случаях в словенских горах; среди них, в связи с нашей темой, особое внимание привлекает сообщения о снежных лавинах. Собранные данные подтверждают тот факт, что лавины являются составной частью жизни в горах зимой и, что трагедия, случившаяся на Вршиче была лишь одной из многих. Так, Малешич приводит следующие случаи схода лавин с большим количеством жертв:

В сочельник 1915 г. над долиной Лепены -погибло 58 австрийских солдатов,

На Рождество 1915 г. под Богатиновым седлом - среди жертв артиллерийская батарея и кони,

В сочельник 1915 г. над Крнским озером -13 жертв,

На Рождество 1915 г. на горном пастбище Дупле под Крном - 8 солдат австро-венгерской армии,

Дата и точное место в Юлийских Альпах не известны - 140 боснийских солдат,

8 и 12 марта 1916 г. на перевале Вршич -272 русских военнопленных и охранявших их австрийских солдат,

16 декабря 1916 г. - «черный четверг» -фронт возле долины Лепены - около 100 мертвых. Произошедшая тогда же страшная трагедия в Тироле, где, по свидетельствам хроникеров, было порядка 10.000 и более жертв, наводит на мысль о том, что природа гор могла стать более суровым врагом солдата, чем неприятельское оружие;

1916 г. в Тренте в районе Бовца (дата не известна) - 60 русских военнопленных,

Трагический опыт зимы 1915/16 гг. несколько сократил количество смертных случаев среди военных из-за лавин, произошедших в будущем году, однако, несколько трагедий все же было:

До сих пор в записях не упоминалась снежная лавина, засыпавшая в мае 1917 г. южный лагерь на Вршиче. В коллекции Триглавского музея в Мойстране, филиале Верхнесавского музея из Есениц, сохранилось письмо д-ра Карла Матка, врача из Радеч у Зиданого моста. В мае 1917 года Матко, бывший тогда 19-летним юношей, находился недалеко от южного лагеря на Вршиче (Sudlager), где помещались русские военнопленные и записал:

Прекрасным солнечным и довольно теплым днем - 12 мая 1917 года - я находился на дороге приблизительно в километре под лагерем. Около 11 часов со стороны Мойстровки раздался сильный шум, грохот катящихся камней, раскатистый гул, хруст ломающихся веток. Когда я дошел до лагеря, я узнал, что большое число рабочих - русских военнопленных и нескольких австрийских охранников - накрыло снежной лавиной.

Спасательные работы начались сразу же, однако из-за обилия сошедшего с гор снега, камней, сломанных деревьев, принесенных лавиной, дело шло медленно. Поэтому жертв этой лавины удалось откопать лишь 8 июня 1917 года.

Тогда погибло 30 русских военнопленных и шесть их охранявших австрийских солдат.

Следует особо подчеркнуть, что трагедия произошла в то время, когда уже была построена Русская часовня. Испытанный русскими пленными ужас перед неведомой им до сих пор опасностью, в чужой стране, с ее горами, пугающими белой смертью - снежными лавинами - несомненно только постоянно увеличивался, принимая непредставимые для нас масштабы - страха человека перед непосредственной угрозой для его жизни.

Согласно доступной статистике жертв снежных лавин в словенских горах в годы войны, с 1915 по 1917 гг. из них пострадало около 1.500 человек. Отдельные, не приведенные здесь сходы лавин, унесли с собой еще какое-то количество жизней, сколько именно - вероятно, точно узнать не удастся, возможно, порядка, 2000 человек. Так, в небольшой церкви св. Духа на Яворце, что находится над долиной реки Толминки, поставленной 3-ей австро-венгерской альпийской бригадой в память о погибших товарищах, главным образом, чехов по национальности, среди причин смерти чаще всего приводится сход лавины. До середины 1916 г. в 10-ой армии генерала Рора, защищавшей рубежи позиций австрийских войск в Крнском нагорье, в районе Бовца, Ромбона и дальше - в Западных Юлийских и Карнийских Альпах, в снежных лавинах погибло около 600 солдат, что превышало количество убитых на поле боя за тот же период времени!
Здесь стоит еще сказать несколько слов о русских жертвах в тылу фронта, проходившего на реке Соче. Их количество подтверждается на основе ряда сохранившихся документов. Из-за схода лавин по известным на настоящий момент данным на дороге к Вршичу погибло около 200 человек в северном лагере во время мартовской лавины 1916 г., затем еще 30 у южного лагеря, в мае 1917 года, и под лавиной у Бовца - еще человек 60. Пока не представлялось возможным установить, не включают ли неполные данные о лавине у Бовца сход лавины у южного, лагеря 12 мая 1917 г. Можно предположить, что всего от несчастных случаев при строительстве дороги на Вршич погибло около ста русских военнопленных.

Войны кончаются, и жизнь продолжается...

Несмотря на снежную трагедию 1916 года, русским пленным пришлось работать и дальше. Весь 1916 год, до начала октября 1917 г., велись строительные работы, а также работа по поддержанию в порядке и по очистке дороге, находящейся в сложных климатических условиях высокогорья. Дорогу и подъемник на перевале, снесенные лавиной в марте 1916 г., к следующей зиме передвинули ближе к Присойнику. На южной стороне дороги, с целью защиты от лавин, был построен тоннель, над входом в который пленные сделали надпись - 1916 год.
С 20 сентября 1917 до конца октября 1917 г. дорога на Вршич была главной артерией снабжения 1-ого корпуса 14-ой армии. Солдаты этого корпуса пробили итальянскую оборону у Бовца. На тыловые позиции в непосредственной близости фронта перед началом 12-ого, последнего большого сражения у реки Сочи, необходимо было доставить 20.000 тонн различного материала: пищи для людей и животных, зимнего оборудования, боеприпасов, а кроме того, надо было переправить артиллерийские орудия. Большую часть этих грузов перевозили на грузовиках по дороге через Вршич, а также по канатной дороге. После прорыва линии фронта по этой же дороге шли бесконечные вереницы итальянских военнопленных.

Пища для души и поклон погибшим товарищам

Несмотря на самые страшные испытания, люди все же сохраняют заложенную в них изначально человечность. Трагическая гибель товарищей подвигла оставшихся в живых соотечественников позаботиться об увековечении их памяти. По добровольному решению русских пленных, родившемуся из сочувствия к ближнему и из уважения к традиции, у дороги, на месте, где стоял больничный барак (на сегодняшнем 8-ом повороте дороги на Вршич), в дикой красоте Юлийских Альп была построена православная часовня с русскими луковицами куполов. Это был жест уважения к памяти погибших, и в то же время, это было возведение храма надежды в тяжелейших жизненных испытаниях, в которых проверяется истинная человечность. Строительство часовни в исторических источниках впервые упоминается лишь в 1931 году, учительницей из Краньской Горы Ивицей Рупник. В одном из самых тяжелых испытаний, которые выпадают на долю человека - в войне, самое главное, чтобы человек сохранил внутреннее спокойствие и собранность, а для этого необходимо, не потерять надежду выжить - телесно, духовно и душевно. Поэтому у священников в военное время работы всегда хватало. Солдату, чья жизнь постоянно висела на волоске, важно было не только сохранить веру в себя, в возможность своего материального продолжения, но и не утратить глубокой веры в жизнь вечную. Участники боев на реке Соче, как и те, что находились в ближайшем тылу и были связаны с военными действиями, в основ-ном были католической веры, поэтому им были близки католические храмы Словении. Они находили душевный мир и утешение в общении с католическими священниками. Военнопленные же - православные русские - собранные здесь в большом числе, вероятно хотели, чтобы прямо на Вршиче находился их собственный храм. Как протекало строительство часовни до сих пор не известно. Мы знаем, что и солдаты из Боснии, мусульмане, в Логе под Мангртом построили мусульманский молельный дом.

Кладбище может многое рассказать о судьбе отдельного края. На Краньскогорском церковном кладбище было очень много солдатских могил. Осенью 1915 года возникла необходимость выбора места для военного кладбища. У подножья горы Витранц, на так наз., Подлесе, военное командование забрало землю у местного крестьянина Якля-Шпана, и на 300 квадратных метрах этого участка было сделано «солдатское кладбище». Вплоть до 1937 г., когда были окончательно перезахоронили все останки с этого кладбища, местные жители на День всех святых (день поминовения мертвых) уважительно поминали здесь своих ближних. Посреди кладбищенской территории стоял большой деревянный крест, а над входом висела надпись: Resurrecturis - воскресение из мертвых. На кладбище было 164 могилы, на каждой было написано имя погибшего, дата смерти и национальность, а также, кем был умерший: артиллеристом, пехотинецем или русским военнопленным. Первый русский, которого здесь похоронили был Иван Пирманов, умерший 9. 2. 1916 г. Всего там было захоронено 68 русских воинов.

Когда была построена часовня, печальный памятник бессмысленности войны, вокруг нее собрались все русские военнопленные, австрийские солдаты и штатские строители дороги на Вршич. Так, накануне праздника Всех святых, часовня начала служить своему предназначению. Сохранилась единственная фотография, сделанная сразу после окончания строительства или год спустя, напоминающая об этом событии - живом свидетельстве уважительного отношения к погибшим воинам, которым не довелось лечь в родную землю. На фотографии - представители различных национальностей, люди, оказавшиеся в той войне по разные стороны фронта, но то, что они сфотографировались вместе, говорит об их солидарности и взаимопомощи в тех условиях. Трудно кого-нибудь заставить насильно фотографироваться вместе: от этого старого фото веет искренним чувством, берущей за душу человечностью. В центре мы видим пожилого человека, вероятно, австро-венгерского офицера, с белой собачкой на руках; вряд ли бы он взял ее с собой, если бы хоть немного не сочувствовал душевному состоянию солдат противника, оказавшимся на чужбине и в неволе. Может быть все же бытующее мнение о том, что охранники всегда, во всех ситуациях, плохо обращались с пленными, является несколько преувеличенным?

В 1937 году останки русских военнопленных с «солдатского кладбища» в Краньской Горе перезахоронили в братскую могилу у Русской часовни, и тогда строитель Иосип Славец поставил к могиле каменный обелиск, с надписью на русском языке «Сынам России». Туда же захоронили останки, найденные при реконструкции дороги на Вршич. Православные верующие и русские эмигранты, живущие в Словении, стали приезжать к часовне. Возле часовни осуществлялись также церковные обряды, которые были обычно приурочены к дню св. Владимира, в последнее воскресенье июля. В горах, в райской красоте под Триглавом, тогда приятно и тепло. В Краньской Горе в это время обычно душно и жарко, а здесь, в тени, всегда веет свежестью. За прошедшие десятилетия лесная поляна, на которой построили часовню, заросла. Высокие деревья, обступившие часовню с многочисленными ступенями, поднимающимися к ее входу, овили ее покоем и лесной прохладой. Вечный покой обрели здесь и наши славянские братья, пришедшие с обеих сторон Урала.

Торжественное собрание перед Русской часовней в 1916 или 1917 гг.: на переднем плане сидит офицер австро-венгерской армии, держа на руках маленькую белую собачку, вокруг солдаты и множество русских военнопленных. Общая фотография собравшихся является свидетельством их терпимости и терпения, с которым они готовы были дождаться окончания выпавшего им в жизни страшного испытания войной.

Сколько русских жертв

Так сколько же жертв было среди русских военнопленных, строивших дорогу на Вршич, призванную обеспечить бесперебойное снабжение всем необходимым фронта и тыла на реке Соче? Цифры в различных источниках сообщаются разные, есть даже сообщение о 10.000 погибших, однако, здесь вы имеем дело с существенной ошибкой - таково было приблизительное количество всех русских военнопленных, находившихся там. Эта ошибка тянется от записей писателя Уроша Зупанчича уже долгие годы. На основании сохранившихся захоронений невозможно судить о количестве русских жертв. На более широких участках вдоль дороги на Вршич (напр., на 8-ом и 25-ом поворотах серпантина дороги) были организованы многочисленные больницы и лазареты, несколько полевых госпиталей было и в самой Краньской Горе, и, конечно, больные умирали в них массами. В войну, при недостатке продуктов питания, а также скромных возможностях тогдашней медицины больным часто не могли ничем помочь. Собратья и товарищи по несчастью хоронили умерших прямо у дороги, поставив на могильный холм православный деревянный крест. Время уничтожило дерево крестов, могильные холмы сгладились и заросли травой, а останки несчастных до сих пор лежат в нашей земле, тропы, по которым ходят любители гор буквально вымощены их костями.

Строительство дороги и ее обустройство продолжалось приблизительно два с половиной года. Зимние месяцы для всех участников строительства были, конечно, самими трудными. В бараках среди гор, при скудной пище и плохом отоплении, мороз до костей пробирал истощенные тела. Славянские юноши, которых в 1914 - 1915 гг. на западе русской империи матери с горьким объятием проводили на фронт в Галицию, Силезию, Бессарабию, Польшу, Белорусию и Украину, сполна вкусили тяготы войны - самого большого несчастья для человека. С таким же материнским прощальным поцелуем на челе ехали и другие славянские мужья и сыновья по дороге через Вршич на фронт. За долгие 29 месяцев военных действий и двенадцать наступлений фронта на реке Соче на полях его сражений нашло свое последнее пристанище десять тысяч человек. Трагические воспоминания об этих сражениях до сих пор бережно хранит семейное предание и старые пожелтевшие фотографии во многих словенских семьях. Моего деда по отцовской линии, Рудолфа Зупанича (1898-1964), тоже послали туда, но ему повезло, он выжил...

Количество жертв русских пленных при строительстве дороги через Вршич оценивается военными специалистами в сто человек, это кроме (приблизительно) трехсот погибших под снежными лавинами в марте 1916 и в мае 1917 гг. Настоящий анализ несколько развеивает драматизированную традицию именования дороги на Вршич «дорогой смерти».

По окончании войны, несмотря на репатриацию (в августе 1918 г.), многие русские военнопленные, из-за произошедшей социалистической революции в России, предпочли остаться в Словении. Печально пели они свои, полные страдания и чувства русские песни, селились в основном по деревням, чтобы заниматься крестьянским трудом, или зарабатывали себе на хлеб мелким ремесленничеством. Между тем, в Словению и в образовавшееся после войны государство Югославию, после установления нового послевоенного разграничения между Югославией, Австрией и Италией с октября 1921 года начали приезжать на постоянное жительство новые русские эмигранты. Многие из них нашли службу на рапальской границе или в качестве финансовых работников. Большинство из них были солдатами и офицерами армии генерала Врангеля, боровшегося против большевиков.

Дорога через Вршич после войны

В 1936 г. строитель Йосип Славец (1901-1978) занимался строительством нового участка дороги от 8-ого поворота дороги, где стоит Русская часовня, до Дома в Лесу. Старая часть дороги полностью пришла в негодность.

Тогда-то Йосип Славец, залюбовавшись красотой могучей Шкрлатицы, решил поставить себе дом в пяти минутах ходьбы от часовни, под массивом Присанка, над 9-ым поворотом дороги, до сих пор именуемым местными любителями гор, Славчев. Как ближайшие соседи часовни, потомки Славца вот уже 70 лет считают своим моральным долгом заботиться о последнем пристанище погибших славянских братьев. В духе такого понимания своего долга, сын строителя Йосипа Славца, Саша Славец (род. 1929), в 1992 году выступил инициатором оживления словенско-российских связей, которые через 15 лет после этого, в 2006 году, с реставрацией Русской часовни пережили кульминацию своего развития. Традиция морального защитника расположенной по соседству часовни в семье Славцев продолжает внук Йосипа, Алеш, который будет и дальше хранить традицию, проявляя заботу об обновленном памятнике для будущих поколений.

Вернемся к тому, с чего мы начали свои размышления: ради предостережения и в память о войне, сто лет назад сильно повлиявшей на течение мировой истории, стоит на краньскогорской стороне дороги через Вршич под Русской часовней (на высоте примерно 1000 м над уровнем моря) на каменной стене, высящейся у дороги - большой, так называемый, Русский крест. Между 1915 и 1916 гг. его поставил австрийский офицер. Под ним прибита бронзовая доска с выбитыми на ней строками австрийского поэта Петра Россегера:

На север
иль на юг пойдёшь -
всё к цели
попадёшь.
В бой идти Иль в
мире жить - Божьей
воле То решить.

Русская часовня.