«…Европа! Европа! — это вечное стремление идти в ногу с Европой задерживало наше национальное развитие Бог знает на сколько лет».
Из письма великого князя Александра Михайловича к Николаю II.
25 декабря 1916 — 4 февраля 1917 года.

В этом году исполнилось 150 лет со дня рождения Великого Князя Александра Михайловича Романова, внука Николая I, друга детства императора Николая II, которому он приходился двоюродным дядей. Александр Михайлович оставил потомкам и русским людям свои воспоминания — назидание на будущее, чтобы люди не повторяли ошибок допущенных в его времена. Именно с ними мы и хотим познакомить наши уважаемых читателей. Многое из того, чтобы было сделано тогда, сегодня оказывает воздействие на нашу жизнь.

Материал представляет собой интервью с Князем Александром Михайловичем, в котором он повествует о событиях начала XX века.

Эта статья продолжает обширное интервью (первая часть http://inance.ru/2016/05/am-romanov/ , вторая http://inance.ru/2016/05/am-romanov-02/) от том, как Александр Михайлович жил в царской семье, какие там царили порядки и что из этого вышло.

Мы в Биаррице, на вилле Эспуар. Вся семья, слава Богу, со мною. Я покинул Россию без тени сожаления. Я так измучен событиями последних лет, я так глубоко чувствую, что Россия на краю гибели, и никто, и ничто не в силах изменить фатальный ход событий.

В Биаррице дышится легко. Если бы я мог, я остался бы здесь навсегда. Я отгоняю совестью эту соблазнительную мысль, я стараюсь заглушить ее голосом души, чувством долга, — во мне постоянно идет напряженная борьба: русский вопрос, Россия, мои житейские разочарования последних лет, мое бессилие помочь, спасти родину и кровная преданность ей восстают против человеческого, мелкого желания отдыха, покоя и счастливой жизни среди своей семьи.

— Чем вы занимались в Биаррице?

Как-то утром, просматривая газеты, я увидел заголовки, сообщавшие об удаче полета Блерио над Ламаншем. Эта новость пробудила к жизни прежнего великого князя Александра Михайловича. Будучи поклонником аппаратов тяжелее воздуха еще с того времени, когда Сантос-Дюмон летал вокруг Эйфелевой башни, я понял, что достижение Блерио давало нам не только новый способ передвижения, но и новое оружие в случае войны. Я решил немедленно приняться за это дело и попытаться применить аэропланы в русской военной авиации. У меня еще оставались два миллиона рублей, которые были в свое время собраны по всенародной подписке на постройку минных крейсеров после гибели нашего флота в русско-японскую войну. Я запросил редакции крупнейших русских газет, не будут ли жертвователи иметь что-либо против того, чтобы остающиеся деньги были бы израсходованы не на постройку минных крейсеров, а на покупку аэропланов? Через неделю я начал получать тысячи ответов, содержавших единодушное одобрение моему плану. Государь также одобрил его. Я поехал в Париж и заключил торговое соглашение с Блерио и Вуазеном. Они обязались дать нам аэропланы и инструкторов, я же должен был организовать аэродром, подыскать кадры учеников, оказывать им во всем содействие, а главное, конечно, снабжать их денежными средствами. После этого я решил вернуться в Россию. Гатчина, Петергоф, Царское Село и С.-Петербург снова увидят меня в роли новатора. Военный министр генерал Сухомлинов затрясся от смеха, когда я заговорил с ним об аэропланах.

— Я вас правильно понял, Ваше Высочество, — спросил он меня между двумя приступами смеха: — вы собираетесь применить эти игрушки Блерио в нашей армии? Угодно ли вам, чтобы наши офицеры бросили свои занятия и отправились летать чрез Ламанш, или же они должны забавляться этим здесь?

— Не беспокойтесь, ваше превосходительство. Я у вас прошу только дать мне несколько офицеров, которые поедут со мною в Париж, где их научат летать у Блерио и Вуазена. Что же касается дальнейшего, то хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Государь дал мне разрешение на командировку в Париж избранных мною офицеров. Великий князь Николай Николаевич не видел в моей затее никакого смысла.

Первая группа офицеров выехала в Париж, а я отправился в Севастополь для того, чтобы выбрать место для будущего аэродрома. Я работал с прежним увлечением, преодолевая препятствия, которые мне ставили военные власти, не боясь насмешек и идя к намеченной цели. К концу осени 1908 г. мой первый аэродром и ангары были готовы.

Весною 1909 г. мои офицеры окончили школу Блерио. Ранним летом в Петербурге была установлена первая авиационная неделя. Многочисленная публика — свидетели первых русских полетов — была в восторге и кричала «ура». Сухомлинов нашёл это зрелище очень занимательным, но для армии не видел от него никакой пользы.

Три месяца спустя, осенью 1909 года, я приобрёл значительный участок земли к западу от Севастополя, и заложил первую русскую авиационную школу, которая во время великой войны снабжала нашу армию лётчиками и наблюдателями.

Авиационная школа развивалась. Её офицеры участвовали в маневрах 1912 г. Сознание необходимости аэропланов для военных целей, наконец, проникло в среду закоренелых бюрократов военного министерства. Я заслужил великодушное одобрение Государя.

— Ты был прав, — сказал Никки во время посещения авиационной школы: — прости меня за то, что я относился к твоей идее недоверчиво. Я радуюсь, что ты победил, Сандро. Ты доволен?

Я был и доволен и недоволен. Мой триумф в авиации не смягчил горечи моих неудач во флоте. Эту рану ничто не могло залечить. Ничто не могло заставить забыть меня кошмары — 1904 — 1906 гг.

— Как вы охарактеризуете положение России в те годы?

Тот иностранец, который посетил бы С.-Петербург в 1914 году, перед самоубийством Европы, почувствовал бы непреодолимое желание остаться навсегда в блестящей столице российских Императоров, соединявшей в себе классическую красоту прямых перспектив с приятным, увлекающим укладом жизни, космополитическим по форме, но чисто русским по своей сущности. Чернокожий бармен в Европейской гостинице, нанятый в Кентукки, истые парижанки-актрисы на сцене Михайловского театра, величественная архитектура Зимнего дворца — воплощение гения итальянских зодчих, сановники, завтракавшие у Кюба до ранних зимних сумерек, белые ночи в июне, в дымке которых длинноволосые студенты спорили с жаром с краснощекими барышнями о преимуществах германской философии… Никто не мог бы ошибиться относительно национальности этого города, который выписывал шампанское из-за границы не ящиками, а целыми магазинами…

Однако наблюдательный иностранец, посетивший Петербург перед войною, испытал он, наверное, чувство растущего беспокойства, которое от памятника на Сенатской площади передавалось всем, обладавшим способностью несколько предвидеть грядущий хаос. Он также заметил бы, что полтора миллиона мужчин и женщин, живших в столице Российской Империи, существовали изо дня в день, давая бронзовому монументу пищу для размышлений о «завтрашнем дне», затуманенном блеском прекрасного сегодня…

Всё в Петербурге было прекрасно. Всё говорило о столице российских императоров.

Золотой шпиль Адмиралтейства был виден издали на многие версты. Величественные окна великокняжеских дворцов горели пурпуром в огне заката. Удары конских копыт будили на широких улицах чуткое эхо. На набережной желтые и синие кирасиры, на прогулке после завтрака, обменивались взглядами со стройными женщинами под вуалями. Роскошные выезды, с лакеями в декоративных ливреях, стояли перед ювелирными магазинами, в витринах которых красовались розовые жемчуга и изумруды. Далеко, за блестящей рекой, с перекинутыми через воду мостами, громоздились кирпичные трубы больших фабрик и заводов. А по вечерам девы-лебеди кружились на сцене Императорского балета под аккомпанемент лучшего оркестра в мире.

Первое десятилетие XX века, наполненное террором и убийствами, развинтило нервы русского общества. Все слои населения Империи приветствовали наступление новой эры, которая носила на себе отпечаток нормального времени. Вожди революции, разбитые в 1905 — 1907 гг., укрылись под благословенную сень парижских кафе и мансард, где и пребывали в течение следующих десяти лет, наблюдая развитие событий в далекой России и философски повторяя поговорку: «Чтобы дальше прыгнуть, надо отступить».

— Что происходило в экономике страны?

А тем временем и друзья, и враги революции ушли с головой в деловые комбинации. Вчерашняя земледельческая Россия, привыкшая занимать деньги под залог своих имений в Дворянском банке, в приятном удивлении приветствовала появление могущественных частных банков. Выдающиеся дельцы петербургской биржи учли все выгоды этих общественных настроений, и приказ покупать был отдан.

Тогда же был создан знаменитый русский «табачный трест» — одно из самых больших промышленных предприятий того времени. Железо, уголь, хлопок, мед, сталь были захвачены группой петербургских банкиров. Бывшие владельцы промышленных предприятий перебрались в столицу, чтобы пользоваться вновь приобретенными благами жизни и свободой. Хозяина предприятия, который знал каждого рабочего по имени, заменил дельный специалист, присланный из Петербурга. Патриархальная Русь, устоявшая перед атаками революционеров 1905 года, благодаря лояльности мелких предпринимателей, отступила перед системой, заимствованной за границей и не подходившей к русскому укладу.

— И как реагировало общество?

Это быстрое трестрирование страны, далеко опередившее её промышленное развитие, положило на бирже начало спекулятивной горячке. Во время переписи населения Петербурга, устроенной в 1913 году, около 40.000 жителей обоего пола были зарегистрированы в качестве биржевых маклеров.

Адвокаты, врачи, педагоги, журналисты и инженеры были недовольны своими профессиями. Казалось позором трудиться, чтобы зарабатывать копейки, когда открывалась полная возможность зарабатывать десятки тысяч рублей посредством покупки двухсот акций «Никополь-Мариупольского металлургического общества».

Выдающиеся представители петербургского общества включали в число приглашенных видных биржевиков. Офицеры гвардии, не могшие отличить до сих пор акций от облигаций, стали с увлечением обсуждать неминуемое поднятие цен на сталь. Светские денди приводили в полное недоумение книгопродавцов, покупая у них книги, посвящённые сокровенным тайнам экономической науки и истолкованию смысла ежегодных балансов акционерных обществ. Светские львицы начали с особым удовольствием представлять гостям на своих журфиксах «прославленных финансовых гениев из Одессы, заработавших столько-то миллионов на табаке». Отцы церкви подписывались на акции, и обитые бархатом кареты архиепископов виднелись вблизи бирж.

Провинция присоединилась к спекулятивной горячке столицы, и к осени 1913 года Россия, из страны праздных помещиков и недоедавших мужиков, превратилась в страну, готовую к прыжку, минуя все экономические законы, в царство отечественного Уолл-стрита!

Будущее Империи зависело от калибра новых властителей дум, которые занялись судьбой её финансов. Каждый здравомыслящий финансист должен бы был сознавать, что пока русский крестьянин будет коснеть в невежестве, а рабочий ютиться в лачугах, трудно ожидать солидных результатов в области развития русской экономической жизни. Но близорукие дельцы 1913 года были мало обеспокоены отдалённым будущим. Они были уверены, что сумеют реализовать все вновь приобрётенное до того, как грянет гром…

— Какие яркие личности характеризовали то время?

Племянник кардинала, русский мужик и банкир считали себя накануне войны владельцами России. Ни один диктатор не мог бы похвастаться их положением.

Ярошинсхий, Батолин, Путилов — вот имена, которые знала вся Россия.

Сын бывшего крепостного, Батолин начал свою карьеру в качестве рассыльного в хлебной торговле. Он был настолько беден, что впервые узнал вкус мяса, когда ему исполнилось девять лет.

Путилов принадлежал к богатой петербургской семье. Человек блестящего воспитания, он проводил много времени за границей и чувствовал себя одинаково дома на Плас де ла Бурс и на Ломбард-стрит.

Годы молодости Ярошинского окружены тайной. Никто не мог в точности определить его национальности. Он говорил по-польски, но циркулировали слухи, что дядя его — итальянский кардинал, занимающий высокий пост в Ватикане. Он прибыл в Петербург, уже будучи обладателем большого состояния, которое заработал на сахарном деле на юге России.

Биографии этих трёх «диктаторов», столь непохожих друг на друга, придавали этой напряжённой эпохе еще более фантастический колорит.

— Чем они смогли выделиться?

Они применили к экономической жизни России систему, известную у нас под именем «американской», но имеющую в С. Ш. С. А. другое название. Никаких чудес они не творили. Рост их состояния был возможен только благодаря несовершенству русских законов, которые регулировали деятельность банков.

Министр финансов держался от всего этого в стороне и с молчаливым восхищением наблюдал за тем, как этот победоносный триумвират всё покорял «под нози своя». От пляски феерических кушей кружилась голова, и министр финансов имел полное основание считать, что его пост лишь переходная ступень к креслу председателя какого-нибудь частного банка.

Радикальная печать, неутомимая в своих нападках на правительство, в отношении трестов хранила гробовое молчание, что являлось вполне естественным, в особенности если принять во внимание, что им принадлежали самые крупные и влиятельные ежедневные газеты в обеих столицах.

В планы этой группы входило заигрывание с представителями наших оппозиционных партий. Вот почему Максиму Горькому Сибирским банком были даны средства на издание в С.-Петербурге ежедневной газеты «Новый Мир» большевицкого направления и ежемесячного журнала «Анналы». Оба эти издания имели в числе своих сотрудников Ленина и открыто высказались на своих страницах за свержение существующего строя. Знаменитая «школа революционеров», основанная Горьким на о. Капри, была долгое время финансирована Саввой Морозовым — общепризнанным московским «текстильным королем» — и считала теперешнего главу советского правительства Сталина в числе своих наиболее способных учеников. Бывший советский полпред в Лондоне Л. Красин был в 1913 году директором на одном из Путиловских заводов в С.-Петербурге. Во время войны же он был назначен членом военно-промышленного комитета.

На первый взгляд, совершенно необъяснимы побуждения крупной буржуазии, по которым она поддерживала русскую революцию. Вначале правительство отказывалось верить сообщениям охранного отделения по этому поводу, но факты были налицо.

При обыске в особняке одного из богачей Парамонова были найдены документы, которые устанавливали его участие в печатании и распространении революционной литературы в России. Парамонова судили и приговорили к двум годам тюремного заключения. Приговор этот, однако, был отменен, ввиду значительного пожертвования, сделанного им на сооружение памятника в ознаменование трехсотлетия Дома Романовых. От большевиков к Романовым — и все это в течение одного года!

«Действия капиталистов объясняются желанием застраховать себя и свои материальные интересы от всякого рода политических переворотов», — доносил в своем рапорте один из чинов департамента полиции, который был командирован в Москву расследовать дело богатейшего друга Ленина — Морозова. «Они так уверены в возможности двигать революционерами, как пешками, используя их детскую ненависть к правительству, что Морозов считает возможным финансировать издание ленинского журнала «Искры», который печатался в Швейцарии и доставлялся в Россию в сундуках с двойным дном. Каждый номер «Искры» призывал рабочих к забастовкам на текстильных фабриках самого же Морозова. А Морозов говорил своим друзьям, что он «достаточно богат, чтобы разрешить себе роскошь финансовой поддержки своих врагов».

Самоубийство Морозова произошло незадолго до войны, и, таким образом, он так и не увидел, как его имущество, по приказу Ленина, было конфисковано, а его наследники брошены в тюрьмы бывшими учениками морозовской агитационной школы на о. Капри.

Батолину же, Ярошинскому, Путилову и Парамонову и многим остальным удалось избежать расстрела в СССР только потому, что они своевременно бежали».

— Вы предчувствовали Первую мировую войну?

— Отчего Баше Императорское Высочество так спешите вернуться и С.-Петербург? — спросил меня наш посол в Париже Извольский. — Там же мертвый сезон… Война? — Он махнул рукой. — Нет, никакой войны не будет. Это только «слухи», которые время от времени будоражат Европу. Австрия позволит себе еще несколько угроз, Петербург поволнуется. Вильгельм произнесет воинственную речь. И все это будет через две недели забыто.

Извольский провел 30 лет на русской дипломатической службе. Некоторое время он был министром иностранных дел. Нужно было быть очень самоуверенным, чтобы противопоставить его опытности свои возражения. Но я решил все-таки быть на этот раз самоуверенным и двинулся в Петербург.

Мне не нравилось «стечение непредвиденных случайностей», которыми был столь богат конец июля 1914 года.

Вильгельм II был «случайно» в поездке в норвежские фиорды накануне представления Австрии ультиматума Сербии. Президент Франции Пуанкарэ «случайно» посетил в это же время Петербург.

Винстон Черчилль, первый лорд адмиралтейства, «случайно» отдал приказ британскому флоту остаться, после летних маневров, в боевой готовности.

Сербский министр иностранных дел «случайно» показал австрийский ультиматум французскому посланнику Бертело, и г. Бертело «случайно» написал ответ Венскому кабинету, освободив таким образом сербское правительство от тягостных размышлений по этому поводу.

Петербургские рабочие, работавшие на оборону, «случайно» объявили забастовку за неделю до начала мобилизации, и несколько агитаторов, говоривших по-русски с сильным немецким акцентом, были пойманы на митингах по этому поводу.

Начальник нашего генерального штата генерал Янушкевич «случайно» поторопился отдать приказ о мобилизации русских вооруженных сил, а когда Государь приказал по телефону это распоряжение отменить, то ничего уже нельзя было сделать.

Но самым трагичным оказалось то, что «случайно» здравый смысл отсутствовал у государственных людей всех великих держав.

Ни один из сотни миллионов европейцев того времени не желал войны. Коллективно — все они были способны линчевать того, кто осмелился бы в эти ответственные дни проповедовать умеренность.

За попытку напомнить об ужасах грядущей войны они убили Жореса в Париже и бросили в тюрьму Либкнехта в Берлине.

Немцы, французы, англичане и австрийцы, русские и бельгийцы — все подпадали под власть психоза разрушения, предтечами которого были убийства, самоубийства и оргии предшествовавшего года. В августе же 1914 года это массовое помешательство достигло кульминационной точки.

Леди Асквит, жена премьер-министра Великобритании, вспоминает «блестящие глаза» и «веселую улыбку» Винстона Черчилля, когда он вошел в этот роковой вечер в ном. 10 на Доунинг-стрит.

— Что же, Винстон, — спросила Асквит: — это мир?

— Нет, война, — ответил Черчилль. В тот же час германские офицеры поздравили друг друга на Унтер ден Линден в Берлине с «славной возможностью выполнить, наконец, план Шлиффена», и тот же Извольский, предсказывавший всего три дня тому назад, что через две недели все будет в порядке, теперь говорил, с видом триумфатора, покидая министерство иностранных дел в Париже: «Это — моя война».

Вильгельм произносил речи из балкона берлинского замка. Николай II, приблизительно в тех же выражениях, обращался к колено-преклонной толпе у Зимнего дворца. Оба они возносили к престолу Всевышнего мольбы о карах на головы защитников войны.

Все были правы. Никто не хотел признать себя виновным. Нельзя было найти ни одного нормального человека в странах, расположенных между Бискайским заливом и Великим океаном.

Когда я возвращался в Россию, мне довелось быть свидетелем самоубийства целого материка.

— В чём были причины войны на ваш взгляд?

До сих пор никто ещё не писал беспристрастной летописи последних недель довоенной эпохи. Я сомневаюсь, напишет ли её кто-нибудь вообще. Сведения, которыми располагаю я и которые я собрал до и после войны, заставляют меня верить в бесспорность трёх фактов.

1 . Причиною мирового конфликта являлись соперничество Великобритании и Германии в борьбе за преобладание на морях и совокупные усилия «военных партий» Берлина, Вены, Парижа, Лондона и С.-Петербурга. Если бы Принцип не покушался на жизнь австрийского эрцгерцога Франца-Фердинанда, международные сторонники войны изобрели бы другой повод. Вильгельму II было необходимо, чтобы война началась до выполнения русской военной программы, намеченного на 1917 год.

2 . Император Николай II сделал всё, что было в его силах, чтобы предотвратить действия, но не встретил никакой поддержки в своих миротворческих стремлениях в лице своих ближайших военных сподвижников — военного министра и начальника Генерального штаба.

3 . До полуночи 31 июля 1914 года британское правительство могло бы предотвратить мировую катастрофу, если бы ясно и определённо заявило о своём твёрдом намерении вступить в войну на стороне России и Франции. Простое заявление, сделанное по этому поводу Асквитом и сэром Эдуардом Греем, умиротворило бы самых воинственных берлинских юнкеров. Протест против нарушения нейтралитета Бельгии, заявленный британским правительством тремя днями позднее, говорил скорее о человеколюбии, чем звучал угрозой. Англия вступила позже в войну, не потому что свято чтила незыблемость международных договоров, но скорее всего из чувства зависти в отношении растущего морского могущества Германии. Если бы Асквит был менее адвокатом и более человеколюбцем, Германия никогда не решилась бы объявить войны 1 августа 1914 года.

4 . Все остальные «если бы», о которых говорят историки 1914 года, являются измышлениями праздных умов и лишены серьезной основы. И я думаю, что, если бы президент Вильсон понял бы до начала мировой войны, что «ради справедливости и мира» Америка должна будет выступить на стороне Франции и России, если бы он твёрдо объявил Германии об этом решении, — война была бы предотвращена.

Президент США Вудро Вильсон

— То есть вы потеряли какие-бы то ни было иллюзии по поводу Запада и его сущности. А что вы можете сказать относительно российского военного руководства?

В течение августа месяца 1914 года я не раз поминал недобрым словом нашего военного министра генерала Сухомлинова с его статьей «Мы — готовы», написанной два года тому назад. В штабе Юго-Западной армии я встретил моего брата Николая Михайловича, человека, которого я не должен был видеть, если бы я хотел сохранить хотя бы каплю оптимизма. Получив блестящее военное образование и будучи тонким стратегом, он подыскал моим опасениям формулу и научные определения. С горечью отзывался он о нашем командном составе. Он говорил откровенно до цинизма и из десяти случаев в девяти был прав. Он указал мне, что наши страшные потери лишили нас нашей первоочередной армии и поставили в трагическую необходимость возложить наши последние надежды на плохо обученных ополченцев.

Он утверждал, что, если великий князь Николай Николаевич не остановит своего победного похода по Галиции и не отведёт наших войск на линию укреплённых позиций в нашем тылу, то мы без сомнения потерпим решительное поражение не позднее весны 1915 года. Он говорил мне об этом в течение трёх часов, ссылаясь на цифры, факты, и становился всё мрачнее и мрачнее.

Боги войны, вероятно, подслушали прорицания моего брата. Наши наиболее боеспособные части и недостаточный запас снабжения были целиком израсходованы в легкомысленном наступлении 1914 — 1915 гг., девизом которого было: «Спасай союзников!». Для того, чтобы парировать знаменитое Наступление Макензена в Карпатах в мае 1915 года, у нас уже не было сил. Официальные данные говорили, что противник выпускает сто шрапнельных зарядов на наш один. В действительности, эта разница была еще более велика: наши офицеры оценивали это соотношение в 300:1. Наступил момент, когда наша артиллерия смолкла, и бородатые ополченцы предстали перед армией Макензена, вооруженные винтовками модели 1878 года с приказом «не тратить патронов понапрасну» и «забирать патроны у раненых и убитых». За неделю до нашего поражения, мои летчики приносили донесения, предупреждавшие Ставку о сосредоточении германо-австрийской артиллерии и войсковых масс на противоположном берегу Дунайца. Каждый юный поручик понял бы, что чем раньше мы начнем наш отход, тем менее будут наши потери. Но Ставка настаивала на своем упорстве оставаться в Галиции до последней возможности, ссылаясь на то, что наше отступление дурно отразится на переговорах наших союзников в Греции и в Румынии, так как обе эти страны еще не знали, на какой стороне они выступят.

— Позже положение изменилось?

С наступлением лета 1916 года бодрый дух, царивший на нашем теперь хорошо снабженным всем необходимым фронте, был разительным контрастом с настроениями тыла. Армия мечтала о победе над врагом и усматривала осуществление своих стремлений в молниеносном наступлении армий генерала Брусилова.

Политиканы же мечтали о революции и смотрели с неудовольствием на постоянные успехи наших войск. Мне приходилось по моей должности сравнительно часто бывать в Петербурге. И я каждый раз возвращался на фронт с подорванными моральными силами и отравленным слухами умом.

Можно было с уверенностью сказать, что в нашем тылу произойдёт восстание именно в тот момент, когда армия будет готова нанести врагу решительный удар. Я испытывал страшное раздражение. Я горел желанием отправиться в Ставку и заставить Государя тем или иным способом встряхнуться. Если Государь сам не мог восстановить порядка в тылу, он должен был поручить это какому-нибудь надёжному человеку с диктаторскими полномочиями. И я ездил в Ставку. Был там даже пять раз. И с каждым разом Никки казался мне всё более и болей озабоченным и всё меньше и меньше слушал моих советов да и вообще кого-либо другого. Восторг по поводу успехов Брусилова мало-помалу потухал, а взамен на фронт приходили из столицы все более неутешительные вести. Верховный Главнокомандующий пятнадцатимиллионной армией сидел бледный и молчаливый в своей Ставке, переведённой ранней осенью в Могилёв.

Докладывая Государю об успехах нашей авиации и наших возможностях бороться с налётами немцев, я замечал, что он только и думал о том, когда же я наконец окончу мою речь и оставлю его в покое, наедине со своими думами. Когда я переменил тему разговора и затронул политическую жизнь в С.-Петербурге, в его глазах появились недоверие и холодность. Этого выражения, за всю нашу сорокалетнюю дружбу, я ещё у него никогда не видел.

По возвращении в Киев, я отправил Никки пространное письмо, высказывая мое мнение о тех мерах, которые, по моему мнению, были необходимы, чтобы спасти армию и Империю от надвигающейся революции. Мое шестидневное пребывание в Петрограде не оставило во мне ни капли сомнения, что начала революции следовало ожидать никак не позже весны. Самое печальное было то, что я узнал, как поощрял заговорщиков британский посол при Императорском дворе сэр Джордж Бьюкенен. Он вообразил себе, что этим своим поведением он лучше всего защитит интересы союзников и что грядущее либеральное русское правительство поведёт Россию от победы к победе. Он понял свою ошибку уже 24 часа после торжества революции и, несколько лет спустя, написал об этом в своём полном благородства «post mortem». Император Александр III выбросил бы такого дипломата за пределы России, даже не возвратив ему его вверительных грамот, но Николай II терпел всё.

Джордж Бьюкенен

— Вы полагаете Николай уже был сломлен? Какую роль в этом сыграла его жена?

В начале февраля 1917 года я получил предложение из Ставки принять участие в работах в Петербурге комиссии, при участии представителей союзных держав, для выяснения нужд нашей армии в снабжении на следующие 12 месяцев. Я радовался случаю увидеться с Аликс [Александра Фёдоровна, жена Николая II]. В декабре я не счёл возможным усугублять её отчаяния, но теперь мне всё-таки хотелось высказать ей моё мнение. Я ожидал каждый день в столице начала восстания. Некоторые «тайноведы» уверяли, что дело ограничится тем, что произойдет «дворцовый переворот», т. е. Царь будет вынужден отречься от престола в пользу своего сына Алексея, и что верховная власть будет вручена особому совету, состоящему из людей, которые «понимают русский народ». Этот план поразил меня. Я ещё не видел такого человека, который понимал бы русский народ. Вся эта идея казалась измышлением иностранного ума и, по-видимому, исходила из стен британского посольства. Один красивый и богатый киевлянин, известный дотоле лишь в качестве балетомана, посетил меня и рассказывал мне что-то чрезвычайно невразумительное на ту же тему о дворцовом перевороте. Я ответил ему, что он со своими излияниями обратился не по адресу, так как великий князь, верный присяге, не может слушать подобные разговоры. Его глупость спасла его от более неприятных последствий.

Я посетил снова Петроград, к счастью, в последний раз в жизни. В день, назначенный для моего разговора с Аликс, из Царского Села пришло известие, что Императрица себя плохо чувствует и не может меня принять. Я написал ей очень убедительное письмо, прося меня принять, так как я мог остаться в столице всего два дня. В ожидании её ответа я беседовал с разными лицами. Мой шурин Миша был в это время тоже в городе. Он предложил мне, чтобы мы оба переговорили с его царственным братом, после того как мне удастся увидеть Аликс. Председатель Государственной Думы М. Родзянко явился ко мне с целым ворохом новостей, теорий и антидинастических планов. Его дерзость не имела границ. В соединении с его умственными недостатками она делала его похожим на персонаж из Мольеровской комедии. Не прошло и месяца, как он наградил прапорщика л. — гв. Волынского полка Кирпичникова Георгиевским крестом за то, что он убил пред фронтом своего командира. А десять месяцев спустя Родзянко был вынужден бежать из С.-Петербурга, спасаясь от большевиков.

Я получил наконец приглашение от Аликс на завтрак в Царское Село. Эти завтраки! Казалось, половина лет моей жизни была потеряна на завтраки в Царском Селе!

— Было бы интересно понять личность жены Николая II. Как прошла эта беседа с управительницей России?

Я вошёл бодро. Аликс лежала в постели в белом пенюаре с кружевами. Её красивое лицо было серьёзно и не предсказывало ничего доброго. Я понял, что подвергнусь нападкам. Это меня огорчило. Ведь я собирался помочь, а не причинить вреда. Мне также не понравился вид Никки, сидевшего у широкой постели. В моём письме к Аликс я подчеркнул слова: «Я хочу вас видеть совершенно одну, чтобы говорить с глазу на глаз». Было тяжело и неловко упрекать её в том, что она влечёт своего мужа в бездну в присутствии его самого.

Я поцеловал её руку, и её губы едва прикоснулись к моей щеке. Это было самое холодное приветствие, с которым она когда-либо встречала меня с первого дня нашего знакомства, в 1893 году. Я взял стул, придвинул его близко к кровати и сел против стены, покрытой бесчисленными иконами и освещённой голубыми и красными лампадами.

Я начал с того, что, показав на иконы, сказал, что буду говорить с Аликс как на духу. Я кратко обрисовал общее политическое положение, подчеркивая тот факт, что революционная пропаганда проникла в гущу населения и что все клеветы и сплетни принимались им за правду.

Она резко перебила меня:

— Это неправда! Народ по-прежнему предан Царю. (Она повернулась к Никки). Только предатели в Думе и в петроградском обществе мои и его враги.

Я согласился, что она отчасти права.

— Нет ничего опаснее полуправды, Аликс, — сказал я, глядя ей прямо в лицо. — Нация верна Царю, но нация негодует по поводу того влияния, которым пользовался Распутин. Никто лучше меня не знает, как вы любите Никки, но всё же я должен признать, что ваше вмешательство в дела управления приносит престижу Никки и народному представлению о Самодержце вред. В течение двадцати четырёх лет, Аликс, я был вашим верным другом. Я и теперь ваш верный друг, но, на правах такового, я хочу, чтобы вы поняли, что все классы населения России настроены к вашей политике враждебно. У вас чудная семья. Почему же вам не сосредоточить ваши заботы на том, что даст вашей душе мир и гармонию? Предоставьте вашему супругу государственные дела!

Она вспыхнула и взглянула на Никки. Он промолчал и продолжал курить.

Я продолжал. Я объяснил, что, каким бы я ни был врагом парламентарных форм правления в России, я был убеждён, что, если бы Государь в этот опаснейший момент образовал правительство, приемлемое для Государственной Думы, то этот поступок уменьшил бы ответственность Никки и облегчил его задачу.

— Ради Бога, Аликс, пусть ваши чувства раздражения против Государственной Думы не преобладают над здравым смыслом. Коренное изменение политики смягчило бы народный гнев. Не давайте этому гневу взорваться.

Она презрительно улыбнулась.

— Всё, что вы говорите, смешно! Никки — Самодержец! Как может он делить с кем бы то ни было свои божественные права?

— Вы ошибаетесь, Аликс. Ваш супруг перестал быть Самодержцем 17 октября 1905 года. Надо было тогда думать о его «божественных правах». Теперь это — увы — слишком поздно! Быть может, чрез два месяца в России не останется камня на камне, что бы напоминало нам о Самодержцах, сидевших на троне наших предков.

Она ответила как-то неопределенно и вдруг возвысила голос. Я последовал её примеру. Мне казалось, что я должен изменить свою манеру говорить.

— Не забывайте, Аликс, что я молчал тридцать месяцев, — кричал я в страшном гневе. — Я не проронил в течение тридцати месяцев ни слова о том, что творилось в составе нашего правительства, или, вернее говоря, вашего правительства. Я вижу, что вы готовы погибнуть вместе с вашим мужем, но не забывайте о нас! Разве все мы должны страдать за ваше слепое безрассудство? Вы не имеете права увлекать за собою ваших родственников в пропасть.

— Я отказываюсь продолжать этот спор, — холодно сказала она. — Вы преувеличиваете опасность. Когда вы будете менее возбуждены, вы сознаете, что я была права.

Я встал, поцеловал её руку, причем в ответ не получил обычного поцелуя, и вышел. Больше я никогда не видел Аликс.

Проходя чрез лиловую гостиную, я видел флигель-адъютанта Царя, который разговаривал с Ольгой и Татьяной. Его присутствие вблизи спальни Царицы удивило меня. Фрейлина Государыни А. Вырубова, бывшая одною из главных поклонниц Распутина, говорит по этому поводу в своих мемуарах, что «Царица боялась, чтобы великий князь Александр не вышел бы из себя и не решился бы на отчаянный шаг». Если это было так, что значит Аликс не отдавала отчета в своих поступках, и это явилось бы объяснением её действий.

— Получается ситуация уже шла к развязке?

На следующий день великий князь Михаил Александрович и я говорили снова с Государём, понапрасну теряя время. Когда наступила моя очередь говорить, я был так взволнован, что не мог произнести ни слова.

— Спасибо, Сандро, за письмо, которое ты мне прислал из Киева. — Это было единственным ответом Государя на многочисленные страницы моих советов.

Хлебные хвосты в Петрограде становились все длиннее и длиннее, хотя пшеница и рожь гнили вдоль всего великого Сибирского пути и в юго-западном крае. Гарнизон столицы, состоявший из новобранцев и запасных, конечно, был слишком ненадежной опорой в случае серьезных беспорядков. Я спросил у военного начальства, собирается ли оно вызывать с фронта надежные части? Мне ответили, что ожидается прибытие с фронта тринадцати гвардейских кавалерийских полков. Позднее я узнал, что изменники, сидевшие в Ставке, под влиянием лидеров Государственной Думы, осмелились этот приказ Государя отменить.

Как бы мне хотелось позабыть этот проклятый февраль 1917 года! Каждый день мне приходилось встречаться с кем-либо из моих родственников или друзей, которых мне более уже не суждено было увидеть: я видел моего брата Николая Михайловича, другого моего брата Георгия Михайловича, моего шурина Михаила Александровича, моих двоюродных братьев Павла Александровича и Дмитрия Константиновича и многих, многих других.

Мой брат Георгий Михайлович проехал в Киев по дороге в Ставку. С самого начала войны он занимал должность Особоуполномоченного Государя и имел задачей объезжать фронт и делать донесения о общем положении. Его наблюдения подтвердили мои самые худшие опасения. Армия и заговорщики были готовы, чтобы разрушить Империю.

Я ушёл с головою в работу и более уже не обращал ни на что внимания. Если о нашей боеспособности можно было судить по развитию наших воздушных сил, то дела наши на фронте обстояли блестяще. Сотни самолётов, управляемые искусными офицерами-летчиками и вооружённые пулемётами новейшего образца, ожидали только приказа, чтобы вылететь в бой. Летая над фронтом, они видели за фронтом противника признаки отступления, и они искренно желали, чтобы Верховный Главнокомандующий одержал бы наконец победу «в собственной столице». Это были прекрасные молодые люди, образованные, преданные своему делу и горячие патриоты. Два с половиной года тому назад я начал свою работу в салон-вагоне, в котором помещалась и моя канцелярия, и наши боевые силы. Теперь — целый ряд авиационных школ работал полным ходом, и три новых авиационных завода ежедневно вырабатывали самолеты в дополнение к тем, которые нами беспрерывно получались из Англии и Франции.

Развязка наступила самым неожиданным образом. Утренние газеты принесли известие о том, что забастовочное движение рабочих заводов в Петрограде, работавших на оборону, разрасталось. Это было, ввиду нашего предстоящего наступления, очень прискорбно, хотя случалось и раньше. Телеграммы, полученные ночью, говорили о том, что главной причиной забастовок было отсутствие в столице и пекарнях хлеба. Это было неправдой. Из-за непорядков на наших железных дорогах Петроград, правда, испытывал некоторый недостаток в снабжении хлебом, но этот недостаток никогда не мог иметь своим последствием голод населения. Через час пришло известие о первых столкновениях между толпой и войсками петроградского гарнизона. Все это было слишком понятно: недостаток хлеба в столице должен был явиться сигналом для революционного выступления Государственной Думы.

На следующий день я телеграфировал Никки, предлагая ему прибыть в Ставку, и отдавал себя в полное его распоряжение. Одновременно я вызвал моего брата Сергея Михайловича к телефону. Его голос звучал очень озабоченно:

— Дела в Петрограде обстоят все хуже и хуже, — нервно сказал он. — Столкновения на улицах продолжаются, и можно с минуты на минуту ожидать, что войска перейдут на сторону мятежников.

— Но что же делают части гвардейской кавалерии? Неужели же и на них нельзя более положиться?

— Каким-то странным и таинственным образом приказ об их отправке в Петербург был отменен. Гвардейская кавалерия и не думала покидать фронт.

От Никки я получил ответ: «Благодарю. Когда ты будешь нужен, я сообщу. Привет. Никки».

Он был в Ставке совершенно один. Единственно, кто мог дать ему совет — это брат мой Сергей Михайлович.

Сергей Михайлович

Я вспомнил о генералах-изменниках, которые окружали Государя, и чувствовал, что поеду в Ставку без разрешения. Помещение главного телеграфа, откуда я говорил с Сергеем, гудело, как потревоженный улей. Лица служащих, которые, конечно, все были врагами существующего строя, без слов говорили о том, что было недосказано Ставкой и газетами. Весь этот день я провел во дворце вдовствующей Императрицы. Не нахожу слов, чтобы описать ее волнение и горе. Преданные Императрице люди заходили к ней, чтобы сообщить о слухах и «непроверенных версиях» о последних событиях в столице.

В шесть часов меня вызвали на главный телеграф для разговора с Сергеем по прямому проводу.

— Никки выехал вчера в Петроград, но железнодорожные служащие, следуя приказу Особого комитета Государственной Думы, задержали императорский поезд на станции Дно и повернули его в направлении к Пскову. Он в поезде совершенно один. Его хочет видеть делегация членов Государственной Думы, чтобы предъявить ультимативные требования. Петроградские войска присоединились к восставшим.

Это было всё. Сергей торопился.

Прошёл ещё один день невероятных слухов. Вдовствующая Императрица, Ольга и я более не находили слов. Мы смотрели молча друг на друга. Я думал о судьбе Империи, они — о своём сыне и брате.

Мой адъютант разбудил меня на рассвете. Он подал мне печатный лист. Это был Манифест Государя об отречении. Никки отказался расстаться с Алексеем и отрекся в пользу Михаила Александровича.

— Что для вас это значило?

Я сидел в постели и перечитывал этот документ. Вероятно, Никки потерял рассудок. С каких пор Самодержец Всероссийский может отречься от данной ему Богом власти из-за мятежа в столице, вызванного недостатком хлеба? Измена Петроградского гарнизона? Но ведь в его распоряжении находилась пятнадцатимиллионная армия. — Всё это, включая и его поездку в Петроград, казалось тогда в 1917 году совершенно невероятным. И продолжает мне казаться невероятным и до сих пор.

Необычные явления

Мониторинг природы

Авторские разделы

Открываем историю

Экстремальный мир

Инфо-справка

Файловый архив

Дискуссии

Услуги

Инфофронт

Информация НФ ОКО

Экспорт RSS

Полезные ссылки

Важные темы

Интервью даёт внук Николая I Александр Михайлович (часть 1: о мировоззрении и жизни)

…нельзя править страной, не прислушиваясь к голосу народному, не идя навстречу его нуждам, не считая его способным иметь собственное мнение, не желая признавать, что народ свои нужды сам понимает.

Из письма великого князя Александра Михайловича к Николаю II (25 декабря 1916 - 4 февраля 1917 года)

В этом году исполнилось 150 лет со дня рождения Великого Князя Александра Михайловича Романова, внука Николая I, друга детства императора Николая II, которому он приходился двоюродным дядей. Князь был неординарным человеком и внёс свой вклад в историю нашей страны, с которым мы кратко хотим познакомить читателей. Для многих эпоха Александра II, Александра III и Николая II, прошедшая перед глазами Александра Михайловича, остаётся закрытой темой истории. Тем не менее, как говорил русский историк Василий Осипович Ключевский:

Прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, оно не умело убрать своих последствий.

Некоторые из этих последствий оказывают воздействие на нашу жизнь и по сей день, как обсуждаемое сегодня появление портрета Николая II на всемирной акции «Бессмертный полк».

Материал представляет собой интервью с Князем Александром Михайловичем, в котором он делится своими воспоминаниями.

ВСТУПЛЕНИЕ

Что такого необычного мог рассказать 27-летний Александр Пушкин 30-летнему императору Николаю Первому, после чего тот в присутствии всего двора дал столь высокую оценку поэту:

Я беседовал сегодня с умнейшим мужем России.

Николай Павлович не делился ни с кем содержанием беседы. Тем не менее она не прошла для него бесследно и стала достоянием не только его психики, но и бессознательного его рода. Внук Николая I Александр Михайлович бессознательно отразил это влияние в своих воспоминаниях.

ДЕТСТВО

Александр родился и вырос в Тифлисе, во дворце своего отца - Михаила Николаевича Романова - Наместника императора на Кавказе.

Предоставим слово самому Александру Михайловичу:

Следуя по стопам своего отца Императора Николая I, человека исключительной прямолинейности и твёрдости взглядов, отец мой считал необходимым, чтобы его дети были воспитаны в военном духе, строгой дисциплине и сознании долга. Генерал-инспектор русской артиллерии и Наместник богатого Кавказа, объединявшего до двадцати разных народностей и враждующих между собой племён, не разделял современных принципов нежного воспитания. Моя мать до брака, принцесса Цецилия Баденская, выросла в те дни, когда Бисмарк сковывал Германию железом и кровью.

В детстве все познают окружающий мир, какие вопросы особенно казались для вас интересными, что оставило впечатление в вашей памяти?

…одно событие, большей важности, совпало со днём моего рождения. Я нахожу, что оно явилось для меня прямо откровением, настолько сильно была потрясена им моя юная душа. Я говорю о первой исповеди. Добрый батюшка, о. Георгий Титов старался всячески смягчить впечатление говения.
Впервые, в моей жизни я узнал о существовании различных грехов и их определение в словах Отца Титова. Семилетним ребенком я должен был каяться в своей причастности к делам дьявольским. Господь Бог, который беседовал со мной в шепоте пёстрых цветов, росших в нашем саду, внезапно превратился в моем сознании в грозное, неумолимое существо.
Не глядя в мои полные ужаса глаза, отец Титов поведал мне о проклятиях и вечных муках, на которые будут осуждены те, которые утаивают свои грехи. Он возвышал голос, а я, дрожа, смотрел на его напёрсный крест, освещённый лучами яркого кавказского солнца. Могло ли так случиться, что я вольно или невольно совершил какой-нибудь ужасный грех и утаил его?
- Очень часто дети берут без спроса, разные мелочи у своих родителей. Это воровство и большой грех - говорил батюшка.
Нет, я был совершенно уверен в том, что не украл даже леденца из большой серебряной вазы, что стояла на камине, хотя она меня соблазняла не раз. Но я вспомнил о прошлом лете, которое провел в Италии. Будучи в Неаполе в саду при нашей вилле, я поднял под одним из фруктовых деревьев блестящее красное яблоко, которое издавало такой знакомый аромат, что я сразу задрожал и загрустил по далекому Кавказу.
- Отец Титов, скажите, я попаду в ад, потому что подобрал чужое яблоко в Неаполе? - спросил я. Отец Титов успокоил меня и обещал научить, как искупить этот грех, если я ему обещаю никогда не делать ничего подобного.
Эта его готовность идти на уступки, придала мне храбрости. Заикаясь, бормоча и проглатывая слова, я выразил мое удивление и сомнение по поводу существования ада.
- Вы ведь говорили, отец Титов, когда приходили к нам завтракать во дворец, что Господь Бог любит всех - мужчин, женщин, детей, животных и цветы. Так как же Он может допустить существование всех этих мук ада? Как может он одновременно любить и ненавидеть?
Теперь пришла очередь о. Титова ужасаться.
- Не повторяйте этого никогда! Это грех, кощунство. Конечно, Господь Бог любит всех. Он полон благости. Он не может ненавидеть.
- Но, батюшка, вы же мне только что сказали а тех ужасных мучениях, которые ожидают в аду грешников. Значит, Бог любит только хороших людей и не любит грешников.
Батюшка глубоко вздохнул и положил на мою голову свою большую мягкую руку.
- Мой дорогой мальчик, вы поймете это со временем. Когда-нибудь, когда вы вырастете, вы меня поблагодарите за то, что я воспитал вас в духе истинного христианства. Теперь не спрашивайте много, но поступайте так, как я вам говорю.
Я ушёл из церкви с чувством, что навеки потерял что-то необычайно ценное, чего никогда не смогу приобрести вновь, даже если сделаюсь Императором Всероссийским.

Дворец Наместника в Тифлисе

- Как проходило Ваше учение в детстве?

Мы читали молитвы, стоя в ряд на коленях пред иконами, потом принимали холодную ванну. Наш утренний завтрак состоял из чая, хлеба и масла. Всё остальное было строго запрещено, чтобы не приучать нас к роскоши.
Затем шёл урок гимнастики и фехтования. Особое внимание было обращено на практические занятия по артиллерии, для чего в нашем саду стояло орудие. Очень часто отец без предупреждения заходил к нам на занятия, критически наблюдая урок по артиллерии. В возрасте десяти лет я мог бы принять участие в бомбардировке большого города.
От 8 часов утра до 11 и от 2 и до шести мы должны были учиться. По традициям, великие князья не могли обучаться ни в казённых, ни в частных учебных заведениях, а потому мы были окружены целым штатом наставников. Наша учебная программа, разделённая на восьмилетний период, состояла из уроков по Закону Божию, истории православной церкви, сравнительной истории других исповеданий, русской грамматики и литературы, истории иностранной литературы, истории России, Европы, Америки и Азии, географии, математики (заключавшей в себе арифметику, алгебру, геометрию и тригонометрию), языков французского, английского и немецкого и музыки. Сверх того, нас учили обращению с огнестрельным оружием, верховой езде, фехтованию и штыковой атаке. Мои старшие братья Николай и Михаил изучали также латинский и греческий языки, нас же, младших, освободили от этой пытки.
Учение не было трудным ни для меня, ни для моих братьев, но излишняя строгость наставников оставила в нас всех осадок горечи. Можно с уверенностью сказать, что современные любящие родители воспротивились бы, если бы их детей воспитывали так, как это было принято в русской Императорской семье эпохи моего детства…
На десятом году жизни я вступил в третий год моего учения, что означало, что новый курс наук и строевых занятий будет прибавлен к моим прежним обязанностям. Оставаясь всё время в обществе взрослых и слыша от них постоянно о тяжёлой ответственности, ожидающей великого князя, я стал рано задумываться над вопросами, являющимися уделом более зрелого возраста. Как это ни покажется странным, но мое развитие эмоциональное, духовное и умственное на несколько лет опередило период наступления физической возмужалости. Она дала себя почувствовать только в 1882 году, когда мои родители переехали в С.-Петербург окончательно, и я начал посещать балет. До того времени, быть может, вследствие строгого воспитания, я был целомудрен и в желаниях и в помыслах. Изучение Ветхого Завета, так легко поражающее воображение ребёнка, имело на ход моих мыслей совершенно обратное действие. Совершенно не сознавая сексуального смысла некоторых событий, я испытывал величайшее волнение по поводу грехопадения Адама и Евы, не уясняя себе его строго легального значения. Я находил страшной несправедливостью изгнание этих двух невинных людей из рая. Во-первых, Господь Бог должен был повелеть диаволу оставить их в покое, а во-вторых, для чего Он сотворил этот злополучный плод, причинивший всему человечеству такие муки?
Отец Титов, относившийся несколько подозрительно ко мне со дня моей первой исповеди, напрасно старался защитить в моих глазах Ветхий Завет. Он оставил меня временно в покое, молясь о спасении моей души от тьмы неверия, но, в конце концов, потерял терпение и пригрозил доложить обо всем моему отцу. Последнее убило во мне всякий интерес к урокам Закона Божия, и я перенес весь арсенал моих вопросов и сомнений на уроки географии и естественной истории.

- Уже в детстве вам пришлось стать свидетелем войны между Россией и Турцией, как вы её воспринимали?

Мне было в те дни одиннадцать лет, и я переживал все волнения моей первой войны…
Мы, конечно, не могли и думать о наших правильных ежедневных занятиях. Мы интересовались только войной. Нам хотелось говорить только о войне. Строя планы на будущее, мы надеялись, что если война продлится ещё два года, то мы сможем принять участие в боевых действиях.
Каждое утро приносило захватывающие новости. Кавказская армия взяла турецкую крепость. Дунайская армия, под командой нашего дяди великого князя Николая Николаевича-старшего, переправилась через Дунай и двигалась по направлению к Плевне, где должны были произойти самые кровопролитные бои. Император Александр II посетил главную квартиру, раздавая боевые награды многочисленным генералам и офицерам, имена которых мы хорошо знали…
Турецкие потери звучали в наших ушах сладкой музыкой. Много лет спустя, командуя русским воздушным флотом во время мировой войны, я постиг не совсем обычный механизм издания официальных военных сводок и уже не мог вновь пережить энтузиазма одиннадцатилетнего мальчика, следившего с блестящими глазами за передвижениями русской армии в Турции, не думая о тех гекатомбах человеческих жизней, которые она составляла на своём пути продвижения. В 1914 году я понял, что «тяжёлые потери», которые понёс «быстро отступающий противник», неизменно сопровождались ещё более тяжёлыми потерями нашей «славной победоносной армии». Мне кажется, что никто не в состоянии изменить оптимизма официальных реляций, а также психологии военных, способных смотреть хладнокровно на горы трупов в отбитых у противника окопах. С другой стороны, следует признать, что этика войны значительно изменилась за последние сорок лет. Тот налёт рыцарства, который был ещё заметен в действиях противников в войне 1877 - 1878 годов, уступил место зверскому взаимоистреблению людей. Достаточно вспомнить Верден с его 400 тыс. убитых! Читая описания кошмарных условий, в которых протекала жизнь военнопленных во время мировой войны, я всегда вспоминал о той симпатии и уважении, с которыми мы, русские, обращались в 1877 году с турецкими пленными.

В сегодняшнем обществе дети «элиты» не имеют представление о том, как устроено и как должно быть устроено общество. А как было в ваше время? Учили ли вас социологии, имели ли вы представление о социальном устройстве общества?

Относительная свобода, которой пользовались я и мои братья за время пребывания наместника на фронте, дала нам, наконец, возможность ознакомиться с различными классами тифлисского населения и их социальным бытом.
При наших посещениях госпиталей, а также на прогулках по улицам, мы сталкивались с ужасающей нуждой. Мы видели нищету, страдания и непосильный труд, притаившийся около самого дворца. Мы слышали рассказы, которые разрушали все наши прежние иллюзии и мечты. То, что я носил голубую шелковую рубашку и красные сафьяновые сапоги, казалось мне теперь постыдным в присутствии мальчиков-однолеток, у которых были рваные рубашки, а ноги - босы. Многие из них голодали; все они проклинали войну, которая лишила их отцов. Мы рассказали о наших впечатлениях воспитателям и просили, чтобы нам дали возможность помочь этим бедным подросткам с изнуренными, серыми лицами. Нам ничего не ответили, но вскоре наши прогулки ограничились опять пределами дворцового парка, хотя эта мера и не стёрла в нашей памяти тяжести пережитых впечатлений. Наше сознание вдруг проснулось, и весь мир принял другую окраску.
- Вам, сыновьям великого князя, хорошо живётся, - сказал один из наших новых знакомых, - вы всё имеете и живёте в роскоши.
Мы запомнили эту странную фразу и удивлялись, что такое роскошь? Разве это правда - что мы имеем всё, а те, остальные - ровно ничего?

У РОССИИ ЕСТЬ ТОЛЬКО ДВА СОЮЗНИКА: ЕЁ АРМИЯ И ФЛОТ

Во время вашего пребывания в Петербурге на престол взошёл император Александр Третий. Как вы оцениваете его деятельность?

К счастью для России, Император Александр III обладал всеми качествами крупного администратора. Убеждённый сторонник здоровой национальной политики, поклонник дисциплины, настроенный к тому же весьма скептически, Государь вступил на престол предков, готовый к борьбе. Он слишком хорошо знал придворную жизнь, чтобы не испытывать презрения к бывшим сотрудникам своего отца, а его основательное знакомство с правителями современной Европы внушило ему вполне обоснованное недоверие к их намерениям. Император Александр III считал, что большинство русских бедствий происходило от неуместного либерализма нашего чиновничества и от исключительного свойства русской дипломатии поддаваться всяким иностранным влияниям.
Через 24 часа после погребения Александра II Александр III особым манифестом дал перечень намеченных им реформ. Многое подлежало коренному изменению: методы управления, взгляды, сами сановники, дипломаты и пр… Граф Лорис-Меликов и другие министры были уволены в отставку, а их заменили люди дела, взятые не из придворной среды, что вызвало немедленно возмущение в петербургских аристократических салонах.
- Наступили дни «чёрной реакции», - уверяли безутешные сторонники либеральных реформ, но биографии новых министров, казалось бы, опровергали это предвзятое мнение. Князь Хилков, назначенный министром путей сообщения, провёл свою полную приключений молодость в Соединенных Штатах, работая в качестве простого рабочего на рудниках Пенсильвании. Профессор Вышнеградский - министр финансов - пользовался широкой известностью за свои оригинальные экономические теории. Ему удалось привести в блестящее состояние финансы Империи и немало содействовать повышению промышленности страны. Заслуженный герой русско-турецкой войны генерал Ванновский был назначен военным министром. Адмирал Шестаков, высланный Александром II за границу за беспощадную критику нашего военного флота, был вызван в Петербург и назначен морским министром. Новый министр внутренних дел граф Толстой был первым русским администратором, сознававшим, что забота о благосостоянии сельского населения России должна быть первой задачей государственной власти.
С.Ю. Витте, бывший скромным чиновником управления Юго-Западных железных дорог, обязан был своей головокружительной карьерой дальнозоркости Императора Александра III, который, назначив его товарищем министра, сразу же признал его талант.
Назначение Гирса, тонко воспитанного, но лишённого всякой инициативы человека, на пост министра иностранных дел вызвало немалое удивление как в России, так и за границей. Но Александр III только усмехался. Охотнее всего он предпочел бы быть самолично русским министром иностранных дел, но так как он нуждался в подставном лице, то выбор его пал на послушного чиновника, который должен был следовать намеченному им, Монархом, пути, смягчая резкие выражения русского Царя изысканным стилем дипломатических нот. Последующие годы доказали и несомненный ум Гирса. Ни один «международный властитель дум и сердец», ни один «кумир европейских столиц» не мог смутить Гирса в его точном исполнении приказаний Императора. И, таким образом, впервые после вековых ошибок, Россия нашла свою ярко выраженную национальную политику по отношению к иностранным державам.
Сформировав Совет министров и выработав новую политическую программу, Александр III обратился к важному вопросу обеспечения безопасности Царской семьи. Он разрешил его единственным логическим способом - именно переехав на постоянное жительство в Гатчинский дворец. Гордость Царя была задета:
- Я не боялся турецких пуль и вот должен прятаться от революционного подполья в своей стране, - говорил он с раздражением. Но Император Александр III сознавал, что Российская Империя не должна подвергаться опасности потерять двух Государей в течение одного года.

- Как вы пришли к мысли о службе на флоте?

Мысль о поступлении во флот пришла мне в голову в 1878 году, когда, по счастливому недоразумению, в число наших наставников попал весёлый и покладистый лейтенант - Николай Александрович Зелёный. Совершенно неспособный к роли преподавателя или воспитателя, он позволял нам делать с собой всё что угодно, и мы проводили наши, обычно столь унылые, утренние часы, слушая рассказы Зелёного о привольной жизни, которую вели моряки русского военного флота. Если верить всем словам этого восторженного моряка, получалось впечатление, что флот Его Императорского Величества переходил от одного блестящего приключения к другому, и жизнь, полная неожиданностей, выпадала на долю каждого, кто был на борту русского военного корабля.
Заражающая весёлость Зелёного определила мой выбор. Я начал мечтать о таинственных женщинах, разъезжающих на рикшах по узким улицам Шанхая. Я жаждал видеть волшебное зрелище индусских фанатиков, которые на заре входили в священные воды Ганга. Я горел желанием посмотреть на стадо диких слонов, которые неслись по непроходимым дебрям цейлонских лесов. Я окончательно решил сделаться моряком.
- Моряком! мой сын будет моряком! Матушка в ужасе смотрела на меня.
- Ты ведь ещё дитя и не понимаешь того, что говоришь. Твой отец тебе этого никогда не позволит.
Действительно, отец, услыхав о моём желании, сильно нахмурился. Флот не говорил ему ничего. Единственные два члена Императорской фамилии, служившие во флоте, не сделали в нём, по мнению отца, никакой карьеры. На его брата моряка Константина Николаевича смотрели как на опасного либерала. Его племянник Алексей Александрович слишком увлекался прекрасным полом.
Не имело никакого значения, что русский флот ни в малейшей степени не был виноват ни в либерализме Константина Николаевича, ни в развитии романтических наклонностей Алексея Александровича. Мои родители хотели, чтобы их сын ничем не походил ни на одного из этих родственников, служивших во флоте!
Но эти мнения родителей не изменили моего решения, в моём характере заложено значительное упорство. В конце концов, родители мои сдались и обещали разрешить этот сложный вопрос в течение нашего осеннего пребывания в С.-Петербурге. Они полагали, что жизнь в атмосфере двора и великолепных воскресных парадов преисполнит мое сердце желанием носить блестящую форму. Они забывали о петербургских туманах, унылых сумеречных днях, о вечной сырости и о напряжённости политической обстановки. Северная столица возымела на меня как раз обратное действие, более чем что-либо обращая все мои упования в сторону моря. То, что на Кавказе являлось плодом мечтательности маленького мальчика, в С.-Петербурге сделалось необходимостью для юноши, решившего вырваться на свободу. Но всё же я очень сомневаюсь, удалось ли бы мне осуществить мой морской план, не явись неожиданной помощи мне со стороны нового Государя. В противоположность своему отцу, Император Александр III придавал большое значение военному флоту в деле обороны пределов Российской Империи. Имея широкие планы относительно нашего флота, Александр III считал, что поступление его двоюродного брата на морскую службу явится хорошим примером для русской молодёжи. Его дружеское вмешательство спасло меня от прозябания в душной атмосфере столицы. Я обязан Александру III самыми большими радостями моей служебной карьеры и до сих пор содрогаюсь при мысли, что я мог сделаться одним из тех самовлюбленных гвардейских офицеров, которые взирали на мир чрез стекла бинокля, наведенного на рампу балета…

- И как проходила ваша служба на флоте?

Четырёхлетняя программа… заключала в себе астрономию, теорию девиации, океанографию, теоретическую и практическую артиллерию, теорию кораблестроения, военную и морскую стратегию и тактику, военную и морскую администрацию и уставы, теорию кораблевождения, политическую экономию, теоретическую и практическую фортификацию, историю русского и главнейших из иностранных флотов… Мои преподаватели, все выдающиеся специалисты, не разделяли мнения моего неумолимого наставника. Поощрённый ими, я заинтересовался моими новыми предметами. Теоретические занятия дома сопровождались посещением военных судов и портовых сооружений. Каждое лето я проводил три месяца в плавании на крейсере, на котором плавали кадеты и гардемарины Морского корпуса. Мои родители всё ещё надеялись, что железная дисциплина, царившая на корабле, заставит меня в последний момент переменить моё решение.
Во время занятий мне не оказывалось какого бы то ни было преимущества. Когда я делал что-нибудь неверно, мне на это указывалось с тою же грубоватою искренностью, как и остальным кадетам. Объяснив мне раз навсегда мои обязанности, от меня ожидали чего-то большего, чем от остальных кадет, и адмирал часто говорил мне, что русский великий князь должен быть всегда примером для своих товарищей. Это равенство в обращении мне очень нравилось. Я учился легко. Моё непреодолимое влечение к морю увеличивалось с каждым днём. Я проводил на вахте все часы, назначенные нашей смене, находя лишь приятным провести четыре часа в обществе мальчиков, ставших моими друзьями, в непосредственной близости моря, которое катило свои волны в таинственные страны моих сновидений…

Во время своего плавания по поручению императора Александра Третьего вы совершали визиты в другие страны. Кого вы посетили?

Был январь - самый жаркий месяц в Южной Америке, и Император жил в своей летней резиденции Петрополис, высоко в горах. Единственным способом сообщения туда был старомодный фуникулёр, шедший зигзагами по высокому склону горы.
Окладистая, седая борода Императора Дона-Педро и его очки в золотой оправе делали его похожим на университетского профессора. Он сочувственно выслушал мои впечатления от джунглей. Отсутствие политических разногласий и неразрешимых конфликтов между Российской и Бразильской Империями позволяло нам разговаривать непринужденно.
- Европейцы так часто говорят о так называемой молодости стран Южной Америки, - сказал он не без горечи. - Но никто из них не отдаёт себе отчёта в том, что мы - бесконечно стары. Мы старше самого мира. От народов, живших на этом материке тысячи столетий тому назад, не осталось никаких следов или, вернее, они не открыты. Но одна вещь остаётся в Южной Америке неизменной - это дух беспокойной ненависти. Дух этот - порождение окружающей нас джунгли, которая властвует над нашими умами. Политические идеи сегодняшнего дня связаны с требованиями завтрашнего не чем иным, как постоянным желанием перемены. Никакое правительство не может остаться у власти продолжительное время, ибо джунгля побуждает нас к борьбе. В данную минуту требованием дня у нас является установление демократического строя. Бразильский народ получит его. Я слишком хорошо знаю мой народ, чтобы допустить бесполезное кровопролитие. Я устал. Пускай будущие президенты попытаются поддержать гражданский мир в Бразилии.
Несколько лет спустя Бразилия стала республикой. Дон-Педро сдержал своё обещание: он добровольно и радостно отрёкся, поставив своих импульсивных подданных в тупик лёгкостью одержанной ими победы. Память его чтут по сей день в Бразилии, и памятник, воздвигнутый по всенародной подписке, увековечивает спокойную мудрость этого доброго старика.
Мне он очень понравился, и так как он никуда не торопился, то мы провели более двух часов в его скромном, комфортабельном кабинете с широкими окнами, выходившими в большой сад, в котором щебетали бесчисленные птицы. Мы говорили по-французски. Его очень ясный, грамматически правильный, хотя слегка нерешительный стиль придавал характер дружелюбной застенчивости этой беседе между непоколебимым монархом тропических стран и представителем столь могущественного в то время Царствующего дома далекого севера.

- Вы стали «первым европейцем», принятым японским Императором. Каковы были ваши впечатления от визита?

В один прекрасный день была получена телеграмма от Государя Императора с приказанием сделать официальный визит микадо. Российский посланник при японском дворе выработал сложную программу, состоявшую из торжественных приёмов, обедов и ужинов, и которая должна была завершиться большим банкетом во дворце. Наш посланник был очень озабочен, так как я должен был явиться первым представителем европейских государств, которого когда-либо принимал японский Император.
В то время пост заведующего церемониальной частью при японском дворе занимал бывший камергер германского Императора, а потому приём мой в Токио и Иокогаме был обставлен с большой торжественностью. С того момента, как в Иокогамском порту прогремел императорский салют в 101 выстрел, в течение девяти последующих дней я перестал быть скромным мичманом с крейсера «Рында», и со мною обращались точно так же, как принимали в чопорном Потсдаме высочайших особ. Собственный поезд микадо ожидал меня в Иокогаме, и все члены правительства, во главе с графом Ито, тогдашним премьер-министром, встречали меня в Токио на вокзале. Я проследовал в Императорский дворец в пышном экипаже, которому предшествовал эскадрон гвардии микадо в парадной форме.
Первая аудиенция у Императора длилась всего несколько минут. Император и Императрица приняли меня в тронной зале, окружённые блестящей свитой принцев и принцесс. Я произнёс короткую речь и передал приветствие от Царя. Император выразил свою радость по поводу моего пребывания в Токио и веру в русско-японскую дружбу. Обе речи были переведены переводчиком посольства. Я испытывал некоторое смущение в обществе этих людей, одетых в полную парадную форму и едва достигавших мне до плеча, и старался казаться как можно ниже ростом.
Так как наша главная стоянка была в Нагасаки, мы возвращались туда из наших рейсов каждые три месяца. «Рында» шла по намеченному курсу, и мы, таким образом, посетили Филиппинские острова, Индию, Австралию и различные острова, расположенные в Великом и Индийском океанах. Воспоминания об этих местах возбуждают во мне острую тоску, которая одно время была даже причиной моего намерения отказаться от титула и остаться навсегда за границей. Молукские острова, острова Фиджи, Цейлон и Дарилинг в Гималаях - в особенности пришлись мне по сердцу.
Часто вспоминаю обо всем этом после революции, и мне кажется, что далёкий остров где-нибудь на Тихом океане был бы самым подходящим местом для человека, жизнь которого была исковеркана колесами истории. Этими мыслями я делился с моею женой и сыновьями, но они решили остаться в Европе, которая не говорила ничего ни моему уму, ни сердцу даже в годы моей молодости. Быть может, когда-нибудь мои мечты сбудутся. Как ни грустно посетить снова места, где я был счастлив сорок лет тому назад, я твёрдо верю, что ни океан, ни тропические леса, ни горы мне не изменят. Изменяют только люди… - Путешествие - это школа скептицизма, - справедливо сказал Монтэнь. Для меня путешествие явилось «школой отучивания», ибо в каждой стране, куда по пути заходила «Рында», мне удавалось освободиться от трюизмов и банальностей, привитых мне неправильным воспитанием.

- Вы побывали в Великобритании. Что бы вы выделили во встрече с Великой Метрополией?

Весною 1889 года «Рында» возвратилась в Европу через Суэцкий канал и Египет. После непродолжительной остановки в Греции, где я, к моей большой радости, имел свидание с моей кузиной - великой княгиней Ольгой Константиновной, Королевой эллинов, - затем в Монте-Карло, где я видел моих родителей, брата Георгия и сестру Анастасию, - мы взяли курс к берегам Великобритании. Здесь мне пришлось быть вторично представителем Государя Императора, который возложил на меня обязанность передать привет Королеве английской Виктории.
Так как отношения между Россией и Англией были далеко не дружественные, то я не слишком радовался возложенному на меня высокому поручению. Я уже имел случай много слышать о холодности королевы Виктории и приготовился к худшему.
Полученное из дворца приглашение с лаконической припиской «к завтраку» - только увеличило мои опасения. Личная аудиенция была тем хороша, что должна была быть непродолжительной, но перспектива участвовать в продолжительной церемонии Высочайшего завтрака с Монархиней, известной своим недоброжелательством к России, не предвещала ничего хорошего. Я прибыл во дворец до назначенного мне времени, и меня ввели в полутёмную гостиную. В течение нескольких минут я сидел в одиночестве и ждал выхода Королевы. Наконец на пороге появились два высоких индуса: они низко поклонились и открыли двухстворчатую дверь, которая вела во внутренние покои. На пороге стояла маленькая, полная женщина. Я поцеловал ей руку, и мы начали беседовать. Меня поразила простота и сердечность её манер. Сперва мне показалось, не означает ли эта задушевность коренную перемену политики Великобритании в отношении России. Но объяснение этому было другое.
- Я слышала о вас много хорошего, - сказала Королева с улыбкой. - Я должна вас поблагодарить за ваше доброе отношение к одному из моих друзей.
Я удивился, так как не мог вспомнить никого из встречавшихся мне лиц, которое могло бы похвастаться дружбой с Её Величеством Королевой английской.
- Неужели вы уже забыли его, - улыбаясь спросила королева: - Мунчи, моего учителя индусского языка?
Теперь я понял причину её тёплого приёма, хотя индус Мунчи никогда не говорил мне, что был учителем Королевы английской Виктории. Я познакомился с ним в Агра, когда я осматривал Тай-Магал. Он высказывал очень много глубоких мыслей относительно религиозных верований индусов, и я был очень обрадован, когда Мунчи пригласил меня к обеду. Я никогда не предполагал, что то, что я отведал хлеб-соли у Мунчи, очень поднимет авторитет этого индуса в глазах высокомерных индусских раджей и что он напишет пространное письмо Королеве Виктории, в котором восхвалял мою поразительную «доброту».
Королева позвонила. Дверь открылась, и на пороге появился мой друг Мунчи собственной персоной. Мы поздоровались очень сердечно, а Королева радостно наблюдала за нашей беседой.
К моменту, когда завтрак был уже подан, я чувствовал себя уже совершенно свободно и был в состоянии ответить на все вопросы о политическом положении в Южной Америки, Японии и Китае. Британский народ имел полное основание гордиться этой необычайной женщиной. Сидя за письменным столом в Лондоне, Королева внимательно наблюдала за изменчивой картиной жизни в далёких странах, и её меткие замечания свидетельствовали о её остром, разборчивом уме и тонком понимании действительности.

- Вы также посетили и США?

Мне исполнилось ровно 27 лет в тот туманный весенний день, когда крейсер «Дмитрий Донской» бросил якорь в Гудзоновом заливе.
Официально я приехал выразить благодарность президенту Клевелэнду от имени моего кузена, Императора Александра III за помощь, оказанную Соединенными Штатами России во время неурожая. Неофициально я хотел бросить взгляд на эту страну будущего и надеялся, что и она определит мою судьбу.
Всемирная выставка должна была открыться приблизительно ко времени нашего прибытия, и вся страна находилась в большом напряжении. Никогда ещё до того времени столько наций не посылали своих флотов к берегам Соединенных Штатов. Великобритания, Франция, Германия, Италия, Россия, Австро-Венгрия, Аргентина - все были представлены на блестящем международном смотру в Нью-Йоркском порту в мае месяце 1893 года.
Посещение инфанты испанской Евлалии явилось сенсацией выставки. Император Вильгельм послал самого выдающегося дипломата Германии фон Бюлова для противодействия этой «испанской интриге». Шотландские горцы играли на волынках, а французы были представлены специальным оркестром Республиканской Гвардии. И тот факт, что все великие державы боролись за расположение и дружбу Соединенных Штатов, - был весьма знаменателен. Однажды жаркой июльской ночью, проезжая по декорированному пятому авеню в резиденцию Джона Джакоба Астора и глядя на ряды освещённых домов, я внезапно ощутил нарождение новой эпохи.
Я думал о моём дяде, дяде и двоюродном брате. Они управляли страной, которая была больше этой новой страны, наталкиваясь на те же самые проблемы, как громадное население Америки, заключающее в себе несколько десятков национальностей и вероисповеданий, колоссальные расстояния между промышленными центрами и районами земледелия, требовавшие железнодорожных линий большого протяжения. Трудности, стоявшие пред американским правительством, были не меньше наших, но наш актив был больше. Россия имела золото, медь, уголь, железо; её почва, если бы удалось поднять урожайность русской земли, могла бы прокормить весь мир. Чего же не хватало России? Почему мы не могли следовать американскому примеру? Нам не было решительно никакого дела до Европы, и нам не было никакого основания подражать нациям, которые были вынуждены к тем или иным методам управления в силу своей бедности.
Европа! Европа! - это вечное стремление идти в ногу с Европой задерживало наше национальное развитие Бог знает на сколько лет.
Здесь, в расстоянии четырёх тысяч миль от европейских петушиных боев, взору наблюдателя являлся живой пример возможностей страны в условиях, сходных с российскими. Нам следовало вложить только немного более здравого смысла в нашу политику.
И тут же, в те несколько минут, пока длилась моя прогулка в этот вечер, в голове моей созрел широчайший план американизации России.
Меня увлекала молодость и жизнь. Было радостно думать и повторять снова и снова, что старый, покрытый кровью девятнадцатый век близится к концу, оставляя арену свободной для новой работы грядущих поколений.

Конец первой части интервью.

Чтобы быть в курсе последних новостей и содействовать продвижению этой информации:

Вступайте в группу Вконтакте .

Теперь о двух других его сыновях - Константине и Николае и две их ветви - "Константиновичи" и "Николаевичи". У обоих было два брака, как и у их брата императора Александра II, но и у Константина и у Николая второй брак был с балеринами.

Николай Николаевич (1831-1891) и Константин Николаевич (1827-1892)

Причем, Николай свой второй брак не зарегистрировал, а сожительствовал, не расторгнув брак с первой женой, кстати, которая стала святой. Об этом подробнее позже, а сейчас немного о трех дочерях Николая I - Ольге, Марие, Александре.

Ольга Николаевна (1822-1892) Мария Николаевна (1819-1876) Александра Николаевна (1825-1844)

Мария Николаевна (18 августа 1819 — 21 февраля 1876) — первая хозяйка Мариинского дворца в Санкт-Петербурге, президент Императорской Академии художеств в 1852-1876 годы. Она была старшей дочерью и вторым ребенком в семье великого князя Николая Павловича и великой княгини Александры Фёдоровны. В отличие от многих принцесс того времени, чьи браки заключались по династическим соображениям, Мария Николаевна вышла замуж по любви. В браке — герцогиня Лейхтенбергская. Несмотря на происхождение Максимилиана и его вероисповедание (он был католиком), Николай I дал согласие на брак с ним своей дочери при условии, что супруги будут жить в России, а не за границей.

Свадьба состоялась 2 июля 1839 года и проходила по двум обрядам: православному и католическому. Указом от 2(14) июля 1839 года император пожаловал Максимилиану титул Его Императорского Высочества, а указом от 6(18) декабря 1852 года даровал потомкам Максимилиана и Марии Николаевны титул и фамилию князей Романовских. Дети Максимилиана и Марии Николаевны были крещены в православие и воспитывались при дворе Николая I, позднее император Александр II включил их в состав Российской Императорской фамилии. От этого брака у Марии Николаевны родилось 7 детей: Александра, Мария, Николай, Евгения, Евгений, Сергей, Георгий.

Из них дочь Евгения родила единственного ребенка - Петра Ольденбургского. Того самого, с которым прожила сестра Николая II Ольга в несчастливом браке 7 лет. Ещё одна дочь, Мария , вышла замуж за старшего брата великой княгини Ольги Федоровны, о которой я уже писала. А вот дочь Марии николаевны - Александра умерла во младенчестве. Внучка Марии Николаевны от сына, которого зовут Евгений , была расстреляна большевиками. Георгий - единственный из братьев заключил династический брак, но его два сына не оставили потомства, поэтому род пресекся.

Сын Марии Николаевны Николай в 1868 году в Баварии вступил в морганатический брак с Надеждой Сергеевной Анненковой, в первом браке — Акинфовой (1840—1891), что вызвало неудовольствие императора. Герцог Лейхтенбергский был вынужден покинуть Россию. Этот союз был признан законным лишь через 11 лет, и Надежда Сергеевна указом императора Александра II в 1879 году получила титул графини Богарне. У них родилось двое детей - Георгий и Николай .
Сергей, сын Марии Николаевны, женат не был, потомства не оставил. Сергей Максимилианович был убит пулевым ранением в голову. Князь Романовский стал первым членом Российского императорского дома, погибшим на войне. Он похоронен в великокняжеской усыпальнице в Петропавловском соборе. В его память построен придел во имя преподобного Сергия Радонежского в церкви Преображения Господня в Лесном.

Первый муж Марии Николаевны, Максимилиан умер в 35 лет, и она вышла замуж вторично в 1853 году за графа Григория Александровича Строганова (1823—1878). Венчание совершил 13 (25) ноября 1853 года в дворцовой церкви Мариинского дворца священник Троицкой церкви Гостилицкой усадьбы Татьяны Борисовны Потёмкиной Иоанн Стефанов. Этот брак был морганатическим, заключённым в тайне от отца Марии Николаевны императора Николая I при содействии наследника и его жены. От этого брака у Марии ещё двое детей - Григорий и Елена .

Ольга Николаевна, вторая дочь Николая I родилась в Аничковом дворце 30 августа (11 сентября) 1822 года и была третьим ребенком в семье императора Николая I и Александры Фёдоровны. По матери княгиня Ольга происходила из прусского королевского дома Гогенцоллернов. Её дедом и прадедом были короли Пруссии Фридрих Вильгельм II и Фридрих Вильгельм III. Привлекательная, образованная, говорящая на нескольких языках, увлекающаяся игрой на пианино и живописью, Ольга расценивалась как одна из лучших невест в Европе. После свадьбы ее сестры Марии, которая вышла замуж за принца ниже ее по рангу, родители Ольги Николаевны желали найти ей перспективного супруга. Но шло время, а в жизни великой княжны Ольги ничего не менялось. Приближённые недоумевали: «Как, в девятнадцать лет все еще не замужем?». И при этом претендентов на ее руку было немало. Еще в 1838 году, во время пребывания с родителями в Берлине, шестнадцатилетняя княжна привлекла внимание наследного принца Максимилиана Баварского. Но он не понравился ни ей, ни родным. Через год ее мыслями завладел эрцгерцог Стефан. Он был сыном палатина Венгерского Иосифа (супруга скончавшейся великой княгини Александры Павловны) от второго брака. Но этому союзу помешала мачеха Стефана, которая не пожелала иметь родственницей русскую княжну из-эа ревности к первой супруге эрцгерцога Иосифа. К 1840 году Ольга решила, что не будет спешить с замужеством, она говорила, что ей и так хорошо, она счастлива остаться дома. Император Николай I заявил, что она свободна и может выбирать, кого захочет. Тётка Ольги Николаевны, великая княгиня Елена Павловна (жена великого князя Михаила Павловича) стала прилагать усилия, чтобы выдать ее за своего брата принца Фридриха Вюртембергского. Ему был послан отказ. А вот ответа на встречное предложение о браке со Стефаном пришлось ждать долго. В письме из Вены говорилось о том, что брак и Стефана и Ольги Николаевны, исповедующих разные веры, представляется для Австрии неприемлемым. Эрцгерцогиня русского происхождения может стать опасной для государства из-за того, что среди славянского населения «взрывоопасных» областей Австрии могут возникнуть брожения. Сам же Стефан сказал, что зная о чувствах Альбрехта, посчитал правильным «отойти в сторону». Эта неопределенность действовала угнетающе не только на Ольгу, но и на ее родителей. Её уже начали считать холодной натурой. Родители начали искать другую партию для дочери и остановились на герцоге Адольфе Нассауском. И это чуть не привело к разрыву с женой Михаила Павловича, великой княгиней Еленой Павловной. Она давно мечтала выдать за него свою младшую дочь Елизавету. Николай I, заботясь о сохранении мира в императорском доме, принял решение, что принц волен сам сделать выбор между двоюродными сестрами. Но великая княгиня Елена Павловна, не простившая племяннице, что та пренебрегла ее братом, теперь волновалась из-за того, что Адольф отдаст предпочтение царской дочери в ущерб ее Лили. Но Адольф, приехавший в Россию вместе с братом Морисом, попросил руки Елизаветы Михайловны. Император ничего не имел против, но был удивлен. В начале 1846 года, в Палермо, где Ольга находилась в сопровождении матери-императрицы, пребывавшей там некоторое время, чтобы поправить свое здоровье, резко пошатнувшееся после смерти младшей дочери Александры, встретила наследного принца Вюртембергского Карла, и согласилась на его предложение о женитьбе. Свадьба состоялась в Петергофе 1(13) июля 1846 года, в день рождения Александры Фёдоровны и в день ее свадьбы с Николаем Павловичем. Посчитали, что это число должно принести счастье новой паре. Целый день звонили колокола, иллюминацией были украшены даже дома в Петербурге. Император пожелал дочери: «Будь Карлу тем же, чем все эти годы была для меня твоя мама». Семейная жизнь Ольги сложилась вполне благополучно, но детей у них не было.

Александра Николаевна (24 июня 1825 — 10 августа 1844), младшая дочь Николая I славилась своей красотой и легким характером, отличалась удивительной добрготой и музыкальным характером. Умерла от туберкулеза в 19 лет, оставив мужа - Фридриха Вильгельма, принца Гессен-Кассельского (1820 — 1884), - вдовцом. Детей не родила. Поэтому Фридрих женился вторично на прусской принцессе Анне.

Н иколай Николаевич Старший (1831—1891) — российский военный и государственный деятель; третий сын императора Николая I и Александры Фёдоровны; генерал-фельдмаршал (16 апреля 1878). Именовался Старшим с 24 ноября 1856 года, согласно Высочайшему повелению — для отличия от родившегося тогда его первородного сына, наречённого тем же именем; имел также придворное прозвище — Дядя Низи. Член Государственного совета (1855 год) и почётный член Петербургской академии наук. В юности, судя по дневниковым записям, был влюблен в Марию Анну Прусскую, но брак не состоялся по причине близкого родства. Также есть версия, что Мария Александровна Пушкина (Гартунг) была влюблена в великого князя Николая Николаевича, возможно, у них был тайный роман, поэтому она так долго не выходила замуж. В 1856 году в Петербурге женился на Александре Фридерике Вильгельмине, старшей дочери герцога Ольденбургского Константина Фридриха Петра (в православии Александра Петровна).
Дети:
Николай (1856—1929);
Пётр (1864—1931).

По прошествии 10 лет брак де-факто распался; Николай Николаевич публично обвинил свою жену в супружеской неверности с настоятелем их дворцовой церкви и духовником великой княгини — протоиереем Василием Лебедевым. Николай Николаевич изгнал Александру Петровну из Николаевского дворца, отняв драгоценности, в том числе и собственные подарки. Император Александр II стал на сторону великого князя, взяв, однако, все расходы по содержанию изгнанной невестки на свой счёт. В Петербург она больше не вернулась и окончила свои дни в основанном ею киевском Покровском монастыре. Канонизирована в лике преподобной УПЦ.

Не похож!

На кого?

Белый мраморный бюст классического героя. Строгий античный профиль императора обращен к окну Гатчинского дворца. Где-то там, на просторном плацу, стоит, словно принимает парад, бронзовый император Павел I.

Николай Павлович на отца не похож…

Пожимаю плечами, но в музейном зале, где соседствуют портреты императоров, императриц, членов императорских фамилий, слышу снова:

Нет, не похож… Приглядитесь.

Как не приглядеться? Родственное сходство между Петром III и его сыном Павлом Петровичем - по крайней мере на портретах - очевидно. Старшие сыновья Павла - тоже несомненное продолжение царственного рода. Вот камея с изображением старших детей Павла: в 1790 году её вырезала лично императрица Мария Фёдоровна! У всех угадывается курносый «павловский профиль»: Александр, Константин, Александра, Елена, Мария, Екатерина…

Но Николай?..

Кажется, ничего от Павла. Тот, даже по признанию лояльных придворных, - «уродлив», этот, даже по признанию весьма критичных публицистов вроде злокозненного маркиза де Кюстина, - первый красавец. Тот курнос, у этого «красивые, величественные, почти античные черты лица» (В. В. Стасов). Тот «мал ростом», этот - под два метра (и дети, и внуки будут высокими: «николаевская порода»). Тот спрячется от заговорщиков за каминным экраном, этот - выедет верхом под пули на мятежную площадь…

На Павла не похож. А на кого похож?

Сохранившиеся на этот счёт сведения основываются на устных преданиях, создающих, впрочем, устойчивую традицию. От поэта-партизана Дениса Давыдова до публициста и издателя Алексея Суворина, через весь XIX век: «Император Павел Первый прекрасно знал, что его третий сын Николай был прижит Марией Фёдоровной от гоф-фурьера Бабкина, на которого был похож, как две капли воды…»; «Павел Первый собирался заключить свою жену в монастырь и объявить Николая Павловича и Михаила Павловича незаконными». Суворин был уверен, что об этом знал император Николай II, который сам «читал Панчулидзеву все бумаги…» .

Бумаги были наверняка секретные, но одно из свидетельств, похоже, дожило до суда любопытных потомков: копия старинного письма была опубликована в журнале «Былое» в 1925 году.

Если публикации доверять, то получается, что 15 апреля 1800 года император Павел, доведённый до отчаяния враждебностью окружения, разоткровенничался с одним из своих приближённых, графом Фёдором Растопчиным:

«Вам, как одному из немногих, которому я абсолютно доверяю, с горечью признаюсь, что холодное, официальное отношение ко мне цесаревича Александра меня угнетает… Тем более это грустно, что Александр, Константин и Александра мои кровные дети. Прочие же? <…> Бог весть! Мудрено покончив с женщиной всё общее в жизни, иметь ещё от неё детей. В горячности моей я начертал манифест "О признании сына моего Николая незаконным", но Безбородко умолил меня не оглашать его. Всё же Николая я мыслю отправить в Вюртемберг "к дядям", с глаз моих: гоф-фурьерский ублюдок не должен быть в роли российского великого князя! <…> Но Безбородко и Обольянинов правы: ничто нельзя изменять в тайной жизни царей, раз так определил Всевышний.

Дражайший граф, письмо это должно остаться между нами. Натура требует исповеди, а от этого становится легче и жить, и царствовать. Пребываю к вам благосклонный Павел» .

Несмотря на уговоры первых лиц империи (канцлера Александра Андреевича Безбородко, генерал-прокурора Петра Хрисанфовича Обольянинова), Павел, видимо, всё-таки решил исполнить свою угрозу относительно младших сыновей. Об этом сохранилась запись Дениса Давыдова:

«Граф Растопчин был человек замечательный во многих отношениях… Получив однажды письмо Павла, который приказывал ему объявить великих князей Николая и Михаила Павловичей незаконнорожденными, он, между прочим, писал ему: "Вы властны приказывать, но я обязан Вам сказать, что, если это будет приведено в исполнение, в России не достанет грязи, чтобы скрыть под нею красноту щёк ваших". Государь приписал в этом письме: "Вы ужасны, но справедливы".

Эти любопытные письма были поднесены Николаю Павловичу, через графа Бенкендорфа, бестолковым и ничтожным сыном графа» .

Тревога венценосца привносит особый смысл в чуть ли не единственный дошедший до нас диалог между Павлом и совсем юным Николаем Павловичем.

Отчего, - поинтересовался великий князь, - императора называют Павлом Первым?

Потому что не было другого государя, который носил бы это имя до меня, - объяснил император.

Тогда, - отреагировал Николай, - меня будут называть Николаем Первым!

Если ты ещё вступишь на престол, - довольно жёстко ответил Павел, потом в раздумьях взглянул на Николая и удалился из комнат…

Все сохранившиеся свидетельства, хотя и оставлены в записках и дневниках, основаны на устных преданиях. Письмо Павла к Ростопчину вынырнуло было из небытия в начале XX века - но снова в небытие вернулось. Оригинал, если верить публикаторам, сгорел в 1918 году во время пожара; ни опубликованная в журнале «Былое» в 1925 году копия, ни даже копия с копии не сохранились. Осталось только «тёмное, ничем не доказанное и ничем не опровергнутое предание» .

Документы молчат, говорят картины и скульптуры. И в наше время нет-нет да и прошелестит в музейном зале, между портретами Павла и Николая: «Нет, не похож…»

Как бы то ни было, государыня Екатерина не испытывала подобных сомнений. Сам Николай позже искренне полагал, что его рождение - рождение долгожданного третьего внука-«было последним счастливым событием, ею испытанным». Ещё во время беременности невестки, Марии Фёдоровны, императрицу умиляли грубоватые шутки её второго внука Константина (мол, «за всю жизнь ещё не видывал такого живота; там хватит места на четверых»), а само рождение мальчика, да такого крупного, было встречено ею возгласом: «Экий богатырь!»

Всё раннее утро 25 июня 1796 года Екатерина не отходила от новорождённого, а в пять часов мирно спящее Царское Село вздрогнуло от пушечного грома: это был салют в честь великого князя. Младенец был особенным: он кричал басом, длиной оказался аршин без двух вершков (61 сантиметр), а руки у него были, как писала Екатерина, «немного поменьше моих».

И имя ребёнку дали особенное, небывалое прежде в царственном доме - в честь святого Николая Мирликийского. Никаких больше Петров! Тем более Павлов…

Обряд крещения состоялся в воскресенье, 6 июля. К тому времени уже был готов особый подарок от императрицы: мерная икона. По старой русской традиции икону с изображением святого покровителя, в честь которого назван ребёнок, писали на узкой доске размером с его рост при рождении. Этот обычай, идущий ещё из допетровской Руси, Николай сохранит: для его детей тоже будут изготавливать мерные иконы.

Мимо застывших рослых караульных-преображенцев вдовая генеральша Ливен торжественно пронесла в царскосельскую церковь «высоконоворождённого»: на глазетовой подушке, под покрывалом из белой кисеи. А из купели мальчика принимал великий князь Александр Павлович. Таково было пожелание Екатерины, основанное на политическом расчёте. Николай обретал в старшем брате крёстного отца, которого императрица намеревалась возвести на престол в обход своего сына Павла, а Александр принимал на себя особую ответственность за своего возможного наследника (за три года брака он всё ещё не обзавёлся потомством). Екатерина словно заглядывала в будущее и спешила его приблизить. Не успела: срок её земной жизни подходил к концу. Государыня ещё могла порадоваться тому, как «не по дням, а по часам» растёт «рыцарь Николай» (так она его называла), но не дожила и до полугода внука.

Семья императора Николая I

Супруга. Жена Николая Александра Федоровна (01.07.1798-20.10.1860) , в девичестве немецкая принцесса Фредерика-Луиза-Шарлотта-Вильгельмина, родилась в Берлине в семье прусского короля Фридриха Вильгельма и приходилась сестрой императору Вильгельму I. Она вышла замуж за Николая, тогда великого князя, в 1817 г.

Брак Николая Павловича и Александры Федоровны был редким для императорской семьи браком по любви, которая в этот раз удачно соединилась с династическим расчетом. Сама императрица впоследствии так описывала свои чувства по поводу замужества: «Я чувствовала себя очень, очень счастливой, когда наши руки соединились; с полным доверием отдавала я свою жизнь в руки моего Николая, и он никогда не обманул этой надежды».

Александра Федоровна долго сохраняла свою хрупкую красоту и изящество, и в первые годы брака Николай ее просто боготворил. Их семья оказалась вполне благополучной в отношении рождения детей. В отличие от двух старших братьев, Николай стал счастливым отцом семи законных отпрысков. Супруга родила ему четверых сыновей и трех дочерей: цесаревича Александра, великих князей Константина, Николая и Михаила, великих княжон Марию, Ольгу и Александру.

Любимцем отца, пользовавшимся его безграничным доверием, был первенец цесаревич Александр Николаевич (17.04.1818-01.03.1881) – будущий император Александр II. Воспитанный поэтом В. А. Жуковским, он вырос человеком с благородными устремлениями и порывами. В 1841 г. его женой стала Мария Александровна (1824-1880) , принцесса Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария Гессен-Дармштадтская , дочь великого герцога Гессенского (Людвига II Гессен-Дармштадтского). Еще будучи наследником, Александр Николаевич участвовал в управлении государством. Он оставался вместо отца, когда тот отправлялся в поездки.

Выдающейся личностью был и второй сын Николая I – великий князь Константин Николаевич (09.09.1827-13.01.1892). Увлечение отца-императора личностью Петра I сказалось на его будущем. Вопреки сложившейся традиции, его с детства определели не в сухопутный гвардейский полк, а на флот. В 1831 г. в четырехлетнем возрасте великий князь получил чин генерал-адмирала. В 1855 г., в возрасте всего 28 лет, Константин стал управлять флотом на правах морского министра. Он оказался очень талантливым и деятельным флотским начальником. При нем парусные суда были заменены паровыми, упрощено делопроизводство, раньше, чем в армии, фактически отменены телесные наказания нижних чинов, к службе на флоте привлечены способные офицеры и инженеры.

Константин Николаевич получил хорошее образование, отличался широтой взглядов, слыл либералом в политике. Он являлся одним из горячих сторонников и активным проводником реформ эпохи Александра II, особенно отмены крепостного права, которая состоялась во многом благодаря его поддержке. Будучи с 1861 по 1863 г. наместником Царства Польского, он выступал за предоставление Польше больших прав в рамках Российской империи. В 1865 г. он стал председателем Государственного совета.

После гибели Александра II Константин под давлением своего племянника императора Александра III отказался от всех государственных должностей и последние годы жизни жил как частное лицо со своей супругой Александрой Иосифовной, принцессой Саксенской (дочерью герцога Саксен-Альтенбургского), с которой состоял в браке с 1848 г.

Их сын великий князь Константин Константинович Романов (1858-1913) один из самых известных внуков Николая I. Он родился в Стрельне, в знаменитом Константиновском дворце, где сейчас размещается одна из резиденций Президента России. Константин-младший получил превосходное домашнее образование. Отец позаботился о том, чтобы историю ему преподавали профессор Петербургского университета, выдающийся ученый С. М. Соловьев и не менее знаменитый автор исторических романов К. Н. Бестужев. Теорию музыки юному великому князю читал Г. А. Ларош, автор работ о Глинке и Чайковском. В его семье любили музыку и литературу. Константин-старший был не только выдающимся военным и государственным деятелем, но и издателем популярного в свое время журнала «Морской сборник» (1848-1917), в котором печатались главы из романа Гончарова «Фрегат „Паллада“, пьесы Островского, рассказы и очерки Григоровича, Писемского, Станюковича.

Константин Константинович Романов начал карьеру как военный. Юным гардемарином он совершал морские плавания на фрегатах «Громобой» и «Светлана». В 19 лет принял участие в Балканской войне, в боевых действиях на Дунае, был отмечен за храбрость орденом Георгия 4-й степени. После флота служил в Измайловском гвардейском полку, был шефом гренадерского Тифлисского полка и командиром лейб-гвардии Преображенского. С 1889 г. до конца жизни Константин Константинович был президентом Академии наук.

Но наибольшую известность и даже прижизненную славу Константин Константинович Романов снискал как поэт, печатавшийся под довольно прозрачным псевдонимом «К. Р.». О себе он писал: «...не тем, что знатного я рода, что царская во мне струится кровь, родного православного народа я заслужу доверье и любовь». К. Р. много публиковался, у него имелись почитатели в столице и в провинции, а среди его друзей числились такие известные деятели русской культуры, как Чайковский, Фет, Майков. В обществе музыкантов, поэтов, художников он был своим. До сих пор со сцены нередко звучит классический романс П. И. Чайковского «Растворил я окно...» на стихи К. Р., а стихотворение «Бедняга» о смерти в госпитале простого солдата стало народной песней. Поэт Евгений Осетров, наш современник, пишет, что «Беднягу» калеки и нищие пели на базарах, пристанях и в поездах даже еще после Великой Отечественной войны, и по популярности в народе ее можно было сравнить только с «Гибелью „Варяга“».

Одно из лучших своих стихотворений 1887 г. «Посвящение Королеве Эллинов Ольге Константиновне» К. Р. адресовал своей сестре Ольге Романовой, в замужестве греческой королеве:

Тебе, тебе, мой ангел нежный,

Я посвящаю этот труд;

О, пусть любовно и прилежно

Твои глаза его прочтут.

Ты мне внушила эти строки,

Они тобой вдохновлены:

Пускай же будут в край далекий

Они к тебе унесены.

И если грудь заноет больно

Тоской по нашей стороне,

Пускай тогда они невольно

Тебе напомнят обо мне.

И пусть хоть тем тебе поможет

Тот, кто всегда и всюду твой,

Кто позабыть тебя не может

И чья душа полна тобой.

Третий сын императора Николая I великий князь Николай Николаевич (Старший) (1831-1891) пошел по военной стезе. Он имел чин генерал-фельдмаршала, занимал должности генерал-инспектора кавалерии и по инженерной части. В русско-турецкую войну 1877-1878 гг. был главнокомандующим Дунайской армией.

Его сын великий князь Николай Николаевич (Младший) (1856-1929) был кавалерийским генералом, в Первую мировую войну занимал должность главнокомандующего Кавказским фронтом. Ему удалось выжить в годы революции и Гражданской войны, он закончил жизнь в эмиграции.

Большую роль в государственных делах империи впоследствии играл и младший из сыновей Николая I – великий князь Михаил Николаевич (1832-1909) . Также профессиональный военный, он с 1862 по 1881 г. был наместником Кавказа и главнокомандующим кавказскими войсками. При нем были усмирены Чечня, Дагестан, западные районы Кавказа, учреждены новые губернии и округа на юге Российской империи. Он участвовал в турецкой войне 1877-1878 гг., председательствовал в Государственном совете с 1881 г.

Михаил Николаевич был женат на великой княгине Ольге Федоровне, дочери герцога Леопольда Баденского. От этого брака у него родились пятеро детей: великие князья Николай, Михаил, Георгий, Александр и великая княжна Анастасия. Георгий Михайлович был управляющим Русским музеем, а Александр Михайлович – крупным военно-морским теоретиком, историком, библиофилом и одним из первых российских авиаторов.

Дочерям императора Николая I была уготована традиционная судьба «русских принцесс» – выйти замуж, составив выгодную для государства династическую партию, и заниматься меценатством и благотворительностью.

Старшая, великая княжна Мария Николаевна (1819 – 1876) , в 1839 г. стала женой герцога Максимилиана Лейхтенбергского. У ее супруга был знатный титул и хорошие родственные связи в Европе, но он не имел своего государства, поэтому их семья жила в России. Мария Николаевна была президентом Академии художеств, председателем «Общества поощрения художеств», внесла большой вклад в развитие отечественного искусства.

Образованным и художественно развитым человеком стала и любимая дочь Николая I – великая княжна Ольга Николаевна (1822-1892). Она получила прекрасное воспитание и хорошее образование в области литературы и языкознания, слушая лекции известных поэтов П. А. Плетнева и В. А. Жуковского, филолога протоиерея Г. П. Павского. В 1846 г. ее мужем стал наследный принц Вюртемберга, впоследствии вюртембергский король Карл I. В этом браке не было детей, но Ольга Александровна вошла в историю этого небольшого немецкого государства как создательница многих благотворительных учреждений.

Романтично, но печально сложилась судьба младшей дочери императора – великой княжны Александры Николаевны (1825-1844). Современники отмечали, что эта «принцесса» отличалась редкой красотой и большими музыкальными способностями. Девочка росла нежной, изящной и болезненно хрупкой. Ее учитель пения итальянец Солива сразу же обратил внимание не только на прекрасный голос своей подопечной, но и на ее частый кашель. Он предложил показать ее врачам в Европе, но придворные медики посчитали, что этот совет подрывает их собственный авторитет, и настояли на увольнении педагога. Через некоторое время состояние здоровья великой княжны обеспокоило и лейб-медика Мандта, но к нему не прислушалась уже императорская семья.

Когда Александре исполнилось 19 лет, отец с матерью решили выдать ее замуж за наследника датского королевского престола Фридриха Вильгельма, сына ландграфа Гессен-Кассальского Вильгельма и ландграфини Луизы Шарлотты. В 1843 г. жених прибыл в Петербург и оставался здесь несколько месяцев. За это время молодые люди успели полюбить друг друга и хотели пожениться. Придворные врачи убеждали императорскую семью, что здоровье Александры Николаевны меняется к лучшему, недовольное ворчание Мандта никто не хотел принимать всерьез. А влюбленный принц ничего не замечал, он уже считал дни до свадьбы.

Бракосочетание великой княжны Александры Николаевны и молодого ландграфа Фридриха Вильгельма Гессен-Кассальского состоялось 14 января 1844 г. Молодые поселились в Зимнем дворце. Но их счастье было недолгим. Вскоре Александре стало хуже, у нее обнаружилась чахотка, которая быстро прогрессировала. Весной ее перевезли в Царское Село в надежде на целительную силу деревенского воздуха. Но и это не помогло. В ночь на 29 июля Александра Николаевна преждевременно родила мертвого ребенка, а через несколько часов скончалась сама. Так безвременно увял этот дивный прекрасный цветок в саду императорской семьи. Сказка о красивой любви принца и принцессы оказалась с печальным концом.

Николай мог по праву гордиться детьми и внуками. Он сам и его супруга потратили немало усилий для организации их образования и воспитания. Великие князья и княжны по традиции учились дома, а не в государственных или частных учебных заведениях. Во дворце их окружал целый штат высококвалифицированных преподавателей, от которых родители требовали строгости к ученикам. «План учения» для наследника престола, составленный самим В. А. Жуковским, был рассчитан на 12 лет и включал русский и иностранные языки, точные и естественные науки, философию, историю и этнографию, а также различные виды спорта, искусств и ручного ремесла.

За невыученное задание или серьезные ошибки детей строго наказывали. Их могли ставить на колени лицом к стене, лишать развлечений и удовольствий. Все наказания фиксировались в специальном журнале. Попытки жалоб на учителей родителями пресекались.

Дети должны были соблюдать строгий этикет. За столом им не разрешалось разговаривать, пока к ним не обращались взрослые. За нарушение этикета следовало лишение десерта. После ужина им разрешалось немного поиграть. Ровно в 9 часов вечера им следовало удаляться в свои комнаты и ложиться в постель.

В то же время взрослые в царской семье всегда находили время, чтобы пообщаться с детьми. Наследники императора чувствовали постоянное внимание родителей к себе, их заботу. Великие князья и княжны не росли в полной изоляции. На детские праздники во дворец приглашались сверстники – сыновья и дочери придворных, учителей и медиков, воспитанники кадетских корпусов. Среди них у царских детей и внуков были друзья. Так в них воспитывалась общительность и привычка к светской жизни, умение вести себя с людьми разных сословий.

Сыновья императора потом использовали эту систему в воспитании собственных детей. Великий князь Александр Михайлович вспоминал, что его отец великий князь Михаил Николаевич требовал, чтобы сыновья спали на простых железных кроватях с тонкими матрасами. Поднимались великие князья Михайловичи в шесть утра, молились, принимали холодную ванну и завтракали чаем и бутербродами с маслом. Другой еды им не предлагали, чтобы не баловать и не приучать к роскоши, которой далеко не всегда можно окружить жизнь офицера. Потом следовали несколько часов занятий до обеда, во время которого дети сидели за столом вместе с родителями.

С самого раннего возраста у великих князей и княжон воспитывали осознание предопределенности судьбы. Мальчики могли выбирать между службой в кавалерии, артиллерии или на флоте. Девочки были вольны в выборе увлечений: музыка, рисование, рукоделие, литературные занятия. Князь Александр Михайлович вспоминал, что его маленький брат Георгий как-то во время обеда робко сказал, что хотел бы стать не военным, а художником и рисовать портреты. За столом повисло холодное молчание, не понятное ребенку. Он догадался, что совершил что-то предосудительное, только когда лакей не положил на его тарелку малиновое мороженое, которое ели все остальные дети.

Такое строгое, если не сказать суровое, воспитание в XIX – начале XX в. было принято не только в семье Романовых, но и во многих королевских и герцогских домах Европы. Почти всегда оно давало хорошие результаты. Дети вырастали подготовленными ко многим испытаниям. Многим из них, особенно тем, кто не становился главой государства, приходилось участвовать в военных походах и сражениях, терпеть тяготы офицерской жизни, видеть кровь и смерть и не бояться выстрелов и орудийной канонады.

Когда младшие Романовы вырастали, родители немного ослабляли свой контроль. Молодежь имела возможность веселиться на многочисленных балах и маскарадах, на которые при николаевском дворе средств не жалели. Великие князья ухаживали за хорошенькими фрейлинами, но при этом не забывали: чтобы сохранить свои позиции в императорской семье, подругу жизни нужно выбирать не только сердцем, но и головой, ее знатность должна соответствовать статусу члена царской династии. В середине XIX в. великие князья женились только на принцессах, а великие княжны выходили замуж за принцев. Все увлечения молодости должны были таковыми и оставаться, не превращаясь в серьезные отношения.

Пример отношения к семейному долгу демонстрировал сам император Николай I. К своей супруге он относился по-рыцарски благородно. В молодые годы он был искренне ей предан. Но со временем их отношения несколько изменились. Александра Федоровна отличалась хрупким здоровьем. Частые роды подрывали его еще больше. Императрица все чаще хворала, врачи настаивали на отдыхе, поездках на южные и заграничные курорты. Император скучал в ее отсутствие и, чтобы развеяться, стал заводить небольшие интрижки с придворными дамами, у которых такой красавец-мужчина не мог не пользоваться успехом. Свои романы Николай никогда не афишировал, щадя чувства и самолюбие супруги, которую по-прежнему уважал.

Он продолжал придерживаться образа жизни добропорядочного семьянина. Близкая к императорской чете фрейлина А. О. Смирнова-Россет оставила в своих мемуарах подробное описание обычного распорядка дня Николая I. Царь вставал рано и после утреннего туалета совершал небольшую прогулку. В девятом часу он пил кофе в своем кабинете, а в десятом часу отправлялся в покои императрицы, потом занимался делами. В час или в половине второго Николай опять навещал императрицу и всех детей, снова гулял. В четыре часа вся семья садилась обедать, в шесть царь выходил на воздух, а в семь пил чай с женой и детьми. Вечером он работал несколько часов в своем кабинете, в половине десятого общался с семьей и придворными, ужинал и гулял перед сном. Около двенадцати император с императрицей отправлялись почивать. После свадьбы они всегда спали в одной кровати. Смирнова-Россет, как и многие близкие к царю придворные, удивлялась, когда же царь бывает у Нелидовой.

Варвара Аркадьевна Нелидова многие годы была любовницей Николая I, фактически его второй женой. По стечению обстоятельств она приходилась родной племянницей Е. И. Нелидовой – фаворитке его отца Павла I. Но, в отличие от своего родителя, Николай никогда не забывал о супружеском и отцовском долге и не собирался разводиться с часто болевшей Александрой Федоровной. Императрица знала об этом и довольно спокойно относилась к сердечной привязанности мужа.

В этой ситуации удивляет бескорыстие В. А. Нелидовой, которая, видимо, искренне любила Николая и была согласна на любые условия, лишь бы оставаться рядом с ним. Другая императорская фрейлина А. Ф. Тютчева, познакомившаяся с царской фавориткой в начале 1850-х гг., так отзывалась о ней: «Ее красота, несколько зрелая, тем не менее, еще была в полном своем расцвете. Ей, вероятно, в это время было около 38 лет. Известно, какое положение приписывала ей общественная молва, чему, однако, казалось, противоречила ее манера держать себя, скромная и почти суровая по сравнению с другими придворными. Она тщательно скрывала милость, которую обыкновенно выставляют напоказ женщины, пользующиеся положением, подобным ее».

Оберегая самолюбие жены и будущее династии, Николай не признал официально детей, родившихся у него от связи с Нелидовой. Императорских бастардов усыновил граф Петр Андреевич Клейнмихель (1793-1869). Такая услуга, оказанная государю, позволила ему в последние годы правления Николая I занять положение всесильного временщика. Клейнмихель был главноуправляющим путями сообщения и публичными зданиями. Он руководил постройкой железной дороги Петербург – Москва. Сразу же после смерти Николая Клейнмихель уволен со всех государственных должностей за злоупотребления по службе.

Придворная жизнь первых двух десятилетий николаевского правления отмечена большим количеством балов и маскарадов. Особенно нравились Николаю увеселения в Аничковом дворце, в котором они с женой жили еще будучи великими князем и княгиней. Император любил танцевать и ухаживать за молоденькими придворными дамами. Нередко эти ухаживания заканчивались маленьким любовным приключением. Сохранился исторический анекдот о том, что однажды на маскараде уже немолодой царь увлекся изящной юной кокеткой в маске. Весь вечер он увивался вокруг нее и наконец пригласил в свою карету. Когда таинственная визави императора сняла в закрытом экипаже маску, то царь увидел смеющееся личико великой княжны Марии Николаевны, пожелавшей таким образом разыграть своего отца.

Лебединой песней Николая – блестящего кавалера и мастера тонкого флирта – стала зима 1845 г., запечатлевшаяся в памяти придворных нескончаемой чередой блестящих балов и вечеринок. Фрейлина А. О. Смирнова-Россет так вспоминала об этих зимних развлечениях: «Государыня была еще хороша, прекрасные ее плечи и руки были еще пышные и полные, и при свечах, на бале, танцуя, она еще затмевала первых красавиц. В Аничковом дворце танцевали всякую неделю в Белой гостиной; не приглашалось более ста персон. Государь занимался в особенности баронессой Крюднер, но кокетствовал, как молоденькая бабенка, со всеми и радовался соперничеством Бутурлиной и Крюднер». Царь умел плести любовные интриги и, несмотря на уже солидный возраст, все еще получал от этого удовольствие.

В последней трети царствования Николая современники все чаще стали замечать, что император словно тяготится не только своими государственными обязанностями, но и самой необходимостью поддерживать традиционный для своего сана роскошный образ жизни, который он так любил в молодости. Известный художник и искусствовед А. Н. Бенуа в свое время точно подметил характерную особенность дворцовой архитектуры и интерьера николаевского времени: «Раздвоение характера Николая Павловича, как человека и как императора, отразилось и на возводимых им сооружениях: во всех постройках, предназначенных для себя и для своей семьи, видно желание интимности, уюта, удобства и простоты». Когда же императрица уезжала лечиться на очередной курорт, царь жил совсем просто, почти как рядовой офицер в казарме.

Приближаясь к своему пятидесятилетию, Николай все острее ощущал разочарование в жизни. Второго Петра Великого из него явно не получилось. Два десятилетия царствования были позади, а он не совершил ни блистательных военных побед, ни грандиозных реформ. Огромная и методичная государственная работа, которую изо дня в день совершал государь, не приносила никаких значительных плодов. Нередко Николай проводил в трудах по восемнадцать часов в сутки и не получал от этого ни пользы, ни удовольствия. Фрейлина Смирнова-Россет вспоминала, как однажды царь сказал ей: «Вот скоро двадцать лет, как я сижу на этом прекрасном местечке. Часто удаются такие дни, что я, смотря на небо, говорю: зачем я не там? Я так устал...»

Семейная жизнь также все более удручала. После блистательной зимы 1845 г. императрице пришлось весной на несколько месяцев уехать в Италию: ее здоровье сильно пошатнулось. После этой болезни Александра Федоровна стала заметно увядать, что не могло не беспокоить Николая. Он ценил в императрице преданного друга и мать своих детей и боялся ее потерять.

В таком депрессивном состоянии император встретил 1848 год, когда Европу накрыла очередная волна революций. Николай вновь почувствовал себя востребованным в роли общеевропейского жандарма. Начался последний период его царствования, вошедший в историю под названием «мрачного семилетия».

По распоряжению Николая I к западным границам России была выдвинута 300-тысячная армия, готовая подавить любой бунт в Пруссии, Австрии или Франции. В 1849 г. по просьбе австрийского императора русские войска разгромили революцию в Венгрии и продлили агонию дома Габсбургов еще на 60 лет.

Внутри страны, чтобы пресечь любые революционные настроения, ввели жесточайшую цензуру в печати. Распространяются слухи о возможном закрытии университетов. Бывший любимец Николая, министр просвещения С. С. Уваров за робкую статью в защиту университетского образования отправлен в отставку.

Николай делает все, чтобы сохранить выстроенную им систему консервативной самодержавной власти, но она рушится у него на глазах, не выдержав последнего удара – столкновения с крупнейшими европейскими державами во время Крымской войны 1853-1856 гг.

После успешного подавления венгерской революции Николай I окончательно уверовал в мощь и непобедимость своей армии. Царедворцы без устали славили величие империи. В 1850 г. с небывалой пышностью и блеском отпраздновали 25-летний юбилей «благополучного царствования» императора. Воодушевленный царившей в его ближайшем окружении атмосферой ура-патриотизма, Николай полагал, что сможет нанести решающий удар по слабой Турции и получить полный контроль над черноморскими проливами. Снова всплыл на поверхность давний византийский проект с захватом Константинополя.

Но на стороне Турции выступили Англия и Франция. В Крыму высадился 60-тысячный экспедиционный корпус союзников, вооруженный по последнему слову тогдашней военной техники. Россия, обладавшая самой большой армией в Европе, потерпела позорное поражение. Она лишилась всего черноморского флота. Героизма простых солдат и офицеров оказалось недостаточно, чтобы противостоять новейшим английским винтовкам и дальнобойным орудиям. Известный политик, будущий министр внутренних дел П. А. Валуев писал тогда про русскую армию и империю в целом: «Сверху блеск, а снизу гниль».

Едва ли не тяжелее всех это национальное унижение переживал император Николай I. Его армия и флот, которые он так любил и которыми так гордился всю свою жизнь, не только не смогли завоевать турецкие территории, но оказались не в состоянии даже защитить свои собственные. Обычный главнокомандующий на его месте должен был как человек чести подать в отставку. Однако для императора закон не предусматривал такой возможности. Спасти его от позора могла только смерть. Фрейлина А. Ф. Тютчева писала: «В короткий срок полутора лет несчастный император увидел, как под ним рушились подмостки того иллюзорного величия, на которые он воображал, что поднял Россию. И тем не менее именно среди кризиса последней катастрофы блестяще выявилось истинное величие этого человека. Он ошибался, но ошибался честно, и, когда был вынужден признать свою ошибку и пагубные последствия ее для России, которую он любил выше всего, его сердце разбилось, и он умер. Он умер не потому, что не хотел пережить унижения собственного честолюбия, а потому, что не мог пережить унижения России».

В конце января – начале февраля 1855 г. в Петербурге прошла сильная эпидемия гриппа. Болела почти вся императорская семья, многие придворные и прислуга. Заболел и Николай I. Грипп перешел в воспаление легких, с которым никак не могли справиться ни организм самого больного, ни придворные медики. Николай чувствовал, что умирает. При нем почти неотлучно находился старший сын и наследник Александр. В минуту откровения отец сказал ему: «Сдаю тебе мою команду, к сожалению, не в том порядке, как желал, оставляя много хлопот и забот».

Болезнь царя продолжалась две недели. 18 февраля 1855 г. Николай скончался. Великий князь Александр Николаевич оставил в своем дневнике такую запись о последних минутах отца: «Мандт (императорский лейб-медик. – Л. С.) за мной. Государь спросил Бажанова (своего секретаря. – Л. С.). Причастился при всех нас. Голова совсем свежая. Удушье. Сильные мучения. Прощается со всеми – с детьми, с прочими. Я на коленях, держу руку. Жал ее. К концу чувствуется холод. В 1/4 1-го все кончено. Последние ужасные мучения». Позже жена наследника, присутствовавшая при кончине свекра, утверждала, что незадолго до смерти одышка прекратилась на несколько минут, и Николай смог говорить. Его последними словами, обращенными к старшему сыну, были: «Держи все – держи все». При этом император сильно сжимал руку Александра, показывая, что держать надо крепко.

После смерти Николая в Петербурге поговаривали, что царь покончил с собой. Но под этими сплетнями нет никаких серьезных оснований. Если император что и сделал, чтобы ускорить свой уход, то это, скорее всего, было неосознанное несопротивление болезни, которая случилась так кстати.

Николай управлял Россией 30 лет. Это одно из самых долгих царствований в истории дома Романовых. Тем печальнее, что оно не было счастливым для страны. Виной всему – личность императора. Наверное, наиболее точную и образную характеристику Николаю I дала хорошо знавшая его фрейлина А. Ф. Тютчева, мемуары которой «При дворе двух императоров» мы уже неоднократно цитировали: «Глубоко искренний в своих убеждениях, часто героический и великий в своей преданности тому делу, в котором он видел миссию, возложенную на него провидением, можно сказать, что Николай I был Дон Кихотом самодержавия, Дон Кихотом страшным и зловредным, потому что обладал всемогуществом, позволявшим ему подчинять все своей фантастической и устарелой теории и попирать ногами самые законные стремления и права своего века».

Но Николай I все же принес пользу своей империи: он воспитал наследника Александра Николаевича человеком современным, с сильным характером. И тот оказался готов провести значительную часть тех реформ, которых общество ожидало сначала от его дяди Александра I, а потом и от отца. Беда в том, что эти реформы запоздали как минимум на полстолетия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом. Из книги «Золотое» столетие династии Романовых. Между империей и семьей автора Сукина Людмила Борисовна

Личность императора Николая I и общая характеристика его правления Николай был третьим сыном в многодетной семье великого князя Павла Петровича (1754-1801) и великой княгини Марии Федоровны (1759-1828), внуком Екатерины Великой (1729-1796). Он родился в Царском Селе под Петербургом 25

Из книги Столыпин автора Рыбас Святослав Юрьевич

Семья императора Николая I Супруга. Жена Николая Александра Федоровна (01.07.1798-20.10.1860), в девичестве немецкая принцесса Фредерика-Луиза-Шарлотта-Вильгельмина, родилась в Берлине в семье прусского короля Фридриха Вильгельма и приходилась сестрой императору Вильгельму I. Она

Из книги Воспоминания автора Сазонов Сергей Дмитриевич

Семья императора Александра II Супруга. Первой женой Александра II и законной императрицей была Мария Александровна, в девичестве гессенская принцесса Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария (27.07.1824-22.05.1880). Этот брак оказался не вполне обычным для семьи Романовых,

Из книги Генерал Кутепов автора Рыбас Святослав Юрьевич

Семья императора Александра III Супруга. Свою жену, как и титул цесаревича, Александр Александрович получил «в наследство» от старшего брата, цесаревича Николая. Это была датская принцесса Мария-София-Фредерика-Дагмара (1847-1928), в православии Мария Федоровна.Николай

Из книги Николай II автора Фирсов Сергей Львович

Личность и основные события царствования императора Николая II Николай Александрович родился 6 мая 1868 г. Он был старшим ребенком в семье тогда еще наследника-цесаревича Александра Александровича (будущего императора Александра III) и его супруги великой княгини Марии

Из книги Мария Федоровна автора Кудрина Юлия Викторовна

Приложение.Династия Романовых от императора Александра I до императора Николая

Из книги Николай II автора Боханов Александр Николаевич

Семья императора Александра I Павловича (Благословенного) (12.12.1777-19.11.1825) Годы правления: 1801-1825 РодителиОтец – император Павел I Петрович (20.09.1754-12.01.1801).Мать – императрица Мария Федоровна, принцесса Софья-Доротея-Августа-Луиза Вюртембергская

Из книги автора

Семья императора Николая I Павловича (Незабвенного) (25.06.1796-18.02.1855) Годы правления: 1825-1855 РодителиОтец – император Павел I Петрович (20.09.1754-12.01.1801).Мать – императрица Мария Федоровна, принцесса Софья-Доротея-Августа-Луиза Вюртембергская (14.10.1759-24.10.1828).СупругаИмператрица

Из книги автора

Семья императора Николая II Александровича (Кровавого) (06.05.1868-17.07.1918) Годы правления: 1894-1917 РодителиОтец – император Александр III Александрович (26.02.1845-20.10.1894).Мать – императрица Мария Федоровна, принцесса Мария-София-Фредерика-Дагмара Датская(14.11.1847-1928).СупругаИмператрица

Из книги автора

Приложение 5 Ответ на запрос, внесенный 7 мая 1907 года правыми партиями Думы, об обнаружении заговора против Государя императора, великого князя Николая Николаевича и П. А. Столыпина Господа члены Государственной думы, я прежде всего должен заявить, что только что

Из книги автора

Глава III Некоторые политические свидания императора Николая II на русской территории в 1912 году. Оценка взаимоотношений между Россией и Австро-Германским союзом В 1912 году у императора Николая II было несколько политических свиданий на русской территории. Первым из

Из книги автора

Террор. Снова ГПУ руководит белыми боевиками. Гибель Марии Владиславовны. Голова императора Николая II. Охота на Кутепова Наверное, во время молитвы или ночью, когда Кутепов оставался один, он спрашивал Бога, как могло получиться так, что великая христианская православная

Из книги автора

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ЦАРСТВОВАНИЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II 1868, 6 мая - рождение великого князя Николая Александровича в Царском Селе.20 мая (Духов день) - крещение великого князя в церкви Большого Царскосельского дворца.1871, 27 апреля - рождение брата, великого князя Георгия

Из книги автора

Глава первая БРАКОСОЧЕТАНИЕ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II И НЕМЕЦКОЙ ПРИНЦЕССЫ АЛИСЫ ГЕССЕНСКОЙ 14 (26) ноября 1894 года, в день рождения императрицы Марии Федоровны, через 25 дней после кончины императора Александра III в церкви Спаса Нерукотворного образа Зимнего дворца состоялась

Из книги автора

Глава вторая КОРОНАЦИЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II Коронация Николая II состоялась 14 (26) мая 1896 года в Успенском соборе Кремля. Присутствовало много иностранных гостей, среди которых были эмир Бухарский, королева Греции Ольга Константиновна, двенадцать наследных принцев, в том

Из книги автора

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II И ВАЖНЕЙШИЕ СОБЫТИЯ ЦАРСТВОВАНИЯ 1868, 6 (18) мая. Родился великий князь Николай Александрович.20 мая (2 июня). Крещение Николая Александровича. 1875, 6 декабря. Получил чин прапорщика.1880, 6 мая. Получил чин подпоручика.1881, 1 марта. Высочайшим